Райн. Уходит с Кейрисом.

Возможно, он уже мертв.

Кроворожденному удалось отстегнуть мой кинжал.

— Чертова…

Когда он ослабил хватку, чтобы поднять ножны, я схватила рукоять и вонзила клинок ему в грудь.

Черная кровь брызнула мне в лицо. Он отлетел назад. Это было не смертельно, ведь мне не хватило сил на движение.

Но этого хватило, чтобы выиграть время.

Дездемона сразу же оказалась на мне. Я должна была действовать быстро, я никогда не видела, чтобы она использовала магию крови, но это не означало, что у нее не было способностей. Я не могла быть сильнее ее, поэтому должна была быть быстрее. Но и это оказалось непросто: мои движения были слишком вялыми, поскольку боролись с последствиями успокоительного воздействия магии Септимуса.

Я ударилась спиной о стену, когда Дездемона бросилась на меня. Мой клинок глубоко вошел в ее бок.

Она едва вздрогнула, ее глаза не отрывались от моих.

Дерьмо.

Мы обе знали, что я в полном дерьме. Она улыбнулась, выхватывая оружие.

Но потом она замешкалась. Следующий удар она нанесла не по горлу, не по сердцу, а по ноге.

Ее мгновенная пауза дала мне возможность вырваться из ее хватки, из-за чего она всего лишь задела меня.

Осознание этого поразило меня — это было мое величайшее преимущество. Септимус мог бы легко убить меня сам. Дездемона могла убить меня прямо сейчас. Но ни один из них этого не сделал. Это был намеренный выбор.

Септимус все еще нуждался во мне — или, по крайней мере, нуждался в моей крови. Он не стал меня убивать. Не сейчас.

Он бы просто держал меня взаперти, как рабыню. Он сделал бы меня еще одним инструментом, которым можно пользоваться.

А почему бы и нет? Это все, чем я когда-либо была. Вещью, которую можно использовать в угоду другим, или риском, который нужно уменьшить.

А не самостоятельной силой.

К черту.

Ночной огонь разгорелся в моих руках, цепляясь за острие клинка. Дездемона не была готова. Она споткнулась, ее руки взлетели вверх, чтобы защитить лицо.

Я же устремилась прямо к ее сердцу.

Может быть, Райн был прав. Может быть, моя полувампирская кровь означала, что я способна на большее, чем могла себе представить. Потому что мне казалось, что мне даже не нужно было сильно давить, ведь кинжал вонзился в ее плоть, как будто так и должно было быть.

У меня не было времени насладиться этим.

Я сбросила ее со своего клинка и развернулась. Знакомое жжение уже разлилось по моим венам. Ее напарник пришел в себя, его рука поднялась, а капли моей крови разлетелись вокруг нас.

Мы бросились друг на друга и запутались в конечностях, зубах и стали. Жжение его магии становилось все сильнее и сильнее. Мне никогда не удавалось так долго сопротивляться ей. Я позволила ей угаснуть до слабого гула в глубине моего сознания — просто делала каждый удар сильнее, чтобы компенсировать его силу, боролась изо всех сил, чтобы преодолеть сопротивление.

Я уже ни о чем не думала.

Я была зла.

Я была в ярости.

Я не призывала Ночной огонь поглотить меня, но он явился ко мне сам.

И когда он вырвался наружу, бело-голубые пятна заслонили мне зрение, осталось только потрясенное лицо моего противника на кафеле пола, мои колени вокруг его торса, мой поднятый клинок.

Я опустила его вниз.

Он замолчал. Бесчисленные мельчайшие капли моей крови брызнули на землю, как туманный дождь.

От тяжелого дыхания стало больно в легких. Адреналин заставлял мое сердце быстро биться, разливаясь по всем венам. Ночной огонь все еще горел и горел.

Я встала. Меня слегка трясло. Я заметила это только при слабом осознании. Я все еще была так зла, что не могла говорить. Не могла думать.

Не могла думать, кроме одного слова, одного имени:

Райн.

Я взглянула на стол, на котором лежала рука Кроворожденного мужчины, словно он тянулся к чему-то в последние минуты жизни. Прямо за его рукой лежал длинный предмет, завернутый в белый шелк. Я сразу же узнала его. Его взяли из моей комнаты.

Меч Винсента. Пожиратель сердец.

На этот раз я не колебалась. Я убрала клинки в ножны и развернула меч. Когда моя рука сомкнулась на рукояти, было совсем не больно. Матерь, как я могла подумать, что это больно? Это была не боль. Это была сила.

Вот кем ты всегда должна была стать, моя маленькая змейка, — прошептал мне на ухо Винсент.

Я вздрогнула от звука его голоса — он стал намного реальнее, когда я прикоснулась к этому мечу.

Но он был прав.

Это то, кем я всегда должна была стать. А он скрывал это от меня. Он подавлял меня. Он лгал мне. Он дал мне свою силу, а потом двадцать лет заставлял меня быть маленькой, бояться и говорить, какая я слабая.

И все же, когда я выхватила меч, в горле встал комок мучительной скорби.