Из окошек выглядывали готовые к новому дню жители столицы.

Цветочница в соломенной шляпке поливала из фарфоровой чашечки ящик цветов,

Вывешенный за расписное окно.

Крошечный садик под крышей дома

Прилетели навестить бабочки из королевского замка,

И девочка поклонилась им,

Едва не выронив чашку с чистейшей прохладной водой.

Румяная от жара печи жена пекаря,

Руки которой оливковое и подсолнечное масла сделали душистыми и мягкими,

Поставила на подоконник источавший пар противень с пышным хлебом.

Запахи кориандра, розмарина и аниса были до того привлекательны,

Что курчавый белый щенок с персиковой лентой, учуяв их,

Утащил один ломоть хлеба, чтобы полакомиться им

Под скамьей, где кто-то забыл венок из золотых одуванчиков.

На главной площади,

В центре которой разбили сад со всеми сортами шиповника и роз,

Раскинулись под увитым плющом заборчиком сада

Шатры и палатки приезжих торговцев.

Госпожа Бон-Бон, суетливая галантерейщица,

Расстелила скатерть на клочке мостовой между навесами и кибитками,

Разложила свой товар

И стала сооружать башенку из блестящих игральных карт,

Не столько развлекаясь, сколько привлекая к себе внимание в рыночном обилии цветных пятен.

К празднику продавали орехи и ароматные специи,

Заполнявшие до краев плетеные корзины и бочки,

Мотки выкрашенной шерсти,

Из которой создавали кукол для украшений и подарков,

Яблоки, персики и абрикосы,

Красные от жаркого Солнца.

Безмолвные шуты в длинноносых масках, перьях и колпаках с бубенцами,

Приехавшие в большом сундуке,

Украшенном бумажными фонариками,

Появлялись всегда нежданно из плотно завешанного шатра в ромбах,

Жонглировали, вытягивали пламя из-под земли, поражали зрителей фокусами и акробатическими номерами.

Заканчивая представление в океане оваций и восхищенных возгласов толпы,

Они снимали и подставляли под гроши шляпы и колпаки,

А руки их при этом качались вместе с головными уборами на сильном ветру,

Как у марионеток и деревянных кукол.

Между столами с цветами, бутылками вина и узорчатыми тканями

Из ниоткуда возникла в первый же день торжества

Темно-синяя палатка таинственного алхимика,

Над которым время и пространство не имели власти.

Хмуривший от света брови и морщивший горбатый нос,

Накидывавший на растрепанные рыжие кудри капюшон плаща синего и со звездами,

Как материя его исчезающего шатра,

Доктор выходил из палатки,

Кидал в чан на столе, держа за хвосты, несколько саламандр,

Звонко царапавших дно когтями и разводивших огонь,

А затем расстилал слева от лампы с ящерицами ковер.

Сами собой возникали на ковре амулеты из кристаллов и драгоценных камней,

Связки сушеных целебных трав и косички чеснока да лука,

Кроличьи лапки и кинжалы, изрезанные рунами и пожеланиями удачи на потерянных языках.

Мало кого торговец впускал в свою палатку со звездами,

У входа в которую висела табличка: «Доктор Ф, алхимик, врач и торговец диковинными товарами»

Сначала он задавал напросившемуся на прием вопросы,

Как мудрый сфинкс или грифон,

И для того, кто находил ответы на все двенадцать сложных загадок,

Распахивал вход в волшебный шатер.

Палатка всегда была полна пара и дыма кипевших зелий,

Опускавшихся цветными облаками к застланной коврами земле,

И редкому гостю предлагались деревянное башмачки,

Не пропускавшие жар.

Внутри палатка, снаружи казавшаяся совсем небольшой,

Была просторнее многих бальных залов.

Двери и зашторенные выходы

Вели к другим ее потайным частям.

Где-то доктор прятал свой кабинет

С каменными стенами, с витражными окнами под сводчатым потолком.

Подставив к одному из окошек в цветных ромбах лестницу,

Можно было увидеть за стеклом не площадь, занятую палаткой,

А океан звезд,

Что открывался астрологам с последних этажей их обзорных башен.

За соседней шторой пряталась каморка,

Где свет зажечь мог только хозяин,

Поскольку свечи в руках других людей непременно гасли,