Как волк – огнем,

За линию которого не смеет закинуть седую лапу.

Но даже здесь и при таком порядке вещей я не унываю:

Я – настоящий странник! Прирожденный! Никому этого у меня не отнять.

Раньше ветер дул мне в парус, а теперь – в пустую голову,

И ноги мои бегут, бегут, бегут,

Стуча по дороге, похожей на спутанный клубок нитей, шпорами…

Даже здесь, в стенах одного города,

Который кажется жалким, если сравнивать его с моей морской обителью,

Я умудряюсь каждый день совершать небольшое путешествие:

Когда меня прогоняют из одного места, я отправляюсь в следующее,

А оттуда меня гонят веником и вилами снова.

Позавчера я по пожарной лестнице поднялся в башню придворного астронома.

Его крыша состоит из прозрачных стекол, соединенных железными рамами с проволочными узорами и завитками.

Одно из множества окошек, то, что слева от флюгера с теллурием,

Было открыто,

Вот я через него проник в башню, спрыгнул на стол, опрокинув три разноцветных чернильницы,

И стал осматриваться, обживаться.

Там были синие стены,

И свет, рассеянный узорами стеклянных плиток башенной крыши,

Писал на них проекции созвездий.

У камина, где варился кофе в котелке,

Были раскиданы подушки, карты звездного небо и поразительно длинные,

Обвивавшие всю готическую мебель и все узенькие деревянные колонны,

Свитки.

На синем бархате софы

Дремали ласки с серебристой шерстью.

Когда они переворачивались или били хвостами,

На их шейках звенели золотистые колокольчики в виде звездочек,

Пришитые к голубым да черным бантам, лентам и ошейникам.

А прямо за этой софой

Стоял железный пьедестал,

Охранявший хрустальный шар, в котором метались искры.

Я спрыгнул с пятиугольного стола,

Карты и книги на котором испортили разлитые чернила,

И безо всяких угрызений совести направился к шару,

Чтобы получше их рассмотреть,

Наступая при этом на свитки и атласы звездного неба на полу

Грязными подошвами,

Цепляя и разрывая бумагу и пергамент шпорами.

Какое мне, собственно, дело до сохранности чужих карт,

Если это не игральные и не морские карты?

Я хотел рассмотреть хрустальный шар,

Зазывавший меня изменявшим цвет свечением,

Но споткнулся о толстый календарь,

Брошенный на пол,

И завалился, плащом зацепив и уронив на себя железный пьедестал.

Колдовской шар покатился по мне,

Как Солнце – по атланту, чихнувшему и невольно уронившему небосвод!

На шум примчался сам придворный звездочет,

Зачитывавший принцессе Камилле ее гороскоп:

От бумаг в его руках все еще веяло розовым маслом.

Застав меня на месте преступления, он пришел в бешенство,

Он закричал, затопал ногами,

Раскидал свои драгоценные бумаги и даже бросил в меня колпаком, расшитым созвездиями.

Господин астролог бесновался так, что не заметил,