Потому что для инициации симба нужны, как минимум, трое, а он не хочет, чтобы об этом еще кто-то знал? Но это ведь не проблема, такие вопросы решаются довольно просто.

Мертвые спецназовцы могут подтвердить.

— Я думаю, что это достойное предложение, — сказал Ван Хенг. — Либо ты можешь умереть прямо сейчас. Выбор за тобой.

— Почему я?

— Ты подходишь, — сказал он. — Я могу убить тебя, но живой ты принесешь мне больше пользы. Ты и сам это понимаешь. Твоя смерть не вернет мне мой товар и моих людей. Твоя служба… Посмотрим.

— Что мне нужно будет делать?

— Все, что я скажу.

— Но как ты собираешься разобраться с этой ситуацией? — спросил я. — Нападение на твой дом, твой визит сюда…

— Я скажу, что у меня в организации завелся отступник, — заявил он. — Что мой племянник, поставленный на местное руководство, слишком долго был слеп, а когда он прозрел, стало уже слишком поздно. Я скажу, что нашел и убил отступника собственными руками, благо, вокруг достаточно мертвых тел, и хотя моя репутация и пострадает, это не станет критичным. А потом, с твоей помощью, я восстановлю ее, и стану еще сильнее. А ты получишь жизнь, расплатишься со своим долгом мне, и, возможно, заслужишь мою благодарность. Ваны умеют быть благодарными.

Что ж, похоже, вместе с кнутом он пустил в ход и пряник. Я не верил в благодарность Ванов, по крайней мере, по отношению к чужакам, а он не верил в то, что я смогу прослужить ему все десять лет, но предложение было сделано.

Конечно, мне хотелось большей конкретики, но мои переговорные позиции были слишком слабы.

«Только не выбирай смерть», — взмолился Сэм. «Если не ради себя, то подумай хотя бы обо мне. Я не хочу умирать, а десять лет — это целых десять лет».

«И ты думаешь, мы проживем эти десять лет?»

«Мы хотя бы не умрем прямо сейчас, а это уже значительный плюс».

— Твой ответ? — поинтересовался Ван Хенг, решив, что дал мне уже достаточно времени на раздумья.

Ван Хенг набивался мне в сюзерены, и аристократу во мне это не нравилось. Но у военного были иные соображения.

Для того, чтобы найти победную стратегию, нужно хорошо узнать своего врага, а есть ли способ лучше, чем сделать это изнутри? Ведь как бы там ни было, триада — это часть империи цинтов, и если я продержусь достаточно долго, то смогу выяснить все, что мне нужно. Или хотя бы попробую это сделать.

Граф Одоевский готов был выбрать смерть, но смерть — это отказ от борьбы, а поручик не привык сдаваться без боя. И если я не смогу победить Ван Хенга прямо сейчас, возможно, такой шанс может представиться мне в будущем.

— Давай попробуем, — сказал я.

Ван Хенг снова скривил лицо в усмешке.

— Я в тебе не ошибся, — сказал он. — Для этого я и вызвал тебя на бой. Если ты хочешь узнать человека, сразись с ним. Поединок никогда не лжет.

Я промолчал.

— Десять лет службы, — сказал он.

— А потом?

— Кто знает, что будет потом, — сказал он. — Через десять лет мы вернемся к этому разговору.

Если мы оба эти десять лет проживем.

— Поединок сказал мне о тебе все, — продолжал Ван Хенг. — И я знаю, что ты снова попробуешь встать против меня. Когда эти мысли снова возникнут в твоей голове, помни, сегодня я не использовал против тебя и десятой части моей истинной мощи.

Я бы тоже так сказал, подумал я. Даже если бы одержал верх на последнем издыхании.

— Я запомню.

— Хорошо, — сказал он.

Ван Хенг скрестил руки на груди, а потом выбросил правую ладонь в мою сторону. С ладони сорвался сгусток энергии, который стремительно преодолел разделяющее нас расстояние и ударил меня в плечо. Сначала я почувствовал боль, как при ожоге, но она почти сразу прошла.

Я отогнул край куртки и посмотрел. На коже, там, куда меня ударил энергетический шар, остался бледный иероглиф, слегка отдающий золотистым цветом.

— Что это? — спросил я.

— Это чтобы ты лучше запомнил, — сказал Ван Хенг.

Его знак, его печать. Похоже, что он заклеймил меня, как клеймят скот.

Что ж, этого я действительно не забуду. И еще напомню Ван Хенгу, когда придет время выставлять счет. Некоторые оскорбления можно смыть только кровью.

«Насколько это серьезно?»

«Я тебе потом объясню».

Наверняка это не просто аналог татуировки, печать Ван Хенга может нести какие-то ограничения, но я знал, под каким документом ставлю подпись.

Я смотрел на печать Ван Хенга и чувствовал, как внутри меня поднимается ярость. Холодная, бешеная и совершенно сейчас неуместная ярость.