Он повернулся к залу. Солнце уже садилось. Через двадцать минут на землю опустится темнота.

– Продолжаем, – сказал он.

– Oui, patron [8] .

Гамаш еще раз обошел закулисное пространство, выслушал доклады находящихся там агентов. Проверил двери и темные закутки.

Он попросил технический персонал включить свет.

– Кто эти люди? – спросила девушка-звукооператор, мотнув головой в сторону собравшихся. – Кто назначает лекцию в дни между Рождеством и Новым годом? Кто приходит на нее?

Это были хорошие вопросы.

Гамаш заметил несколько знакомых лиц в толпе. Он знал их как весьма милых, достойных людей. У кого-то на верхней одежде виднелись большие пуговицы. У кого-то их не было.

Сюда пришел кто-то из его соседей. Даже друзей. Но большинство присутствующих он видел в первый раз.

Квебекское общество составляли люди, отличавшиеся сильными чувствами, и они не боялись их выражать. Это было хорошо. Это означало, что они здесь делают нечто полезное. Цель любого здорового общества состоит в том, чтобы дать людям возможность выражать непопулярные подчас мнения.

Но у такого выражения были свои пределы, определенные рамки. И Арман Гамаш знал, что его задача – не позволить собравшимся переступить их.

Если прежде у него возникали мысли о том, что он, возможно, на многое чересчур остро реагирует, то теперь они развеялись. Это произошло в тот же день, но чуть раньше, когда он с Бовуаром и Лакост отправился сюда для заключительной проверки.

Подъехав, полицейские удивились при виде припаркованных на стоянке машин и очереди у входа в зал. Люди на этом лютом холоде переступали с ноги на ногу, похлопывали себя по бокам, потирали руки в варежках. Над головой у них висели облачка пара от дыхания, похожие на изображение внутренних монологов в комиксах, только их было не прочитать.

До лекции оставалось еще несколько часов.

Гамаш снял перчатки, вытащил блокнот и, выдрав из него несколько страниц, начал выдавать каждому стоящему в очереди клочок бумаги с его именем и номером по порядку.

– Возвращайтесь домой. Согрейтесь. Когда вернетесь, покажите этот листок полицейским у входа. Они вас немедленно пропустят.

– Не могу, – сказала женщина в начале очереди, взяв у Гамаша листок. – Мы приехали из Монктона.

– Из Нью-Брансуика? – спросил Бовуар.

– Да, – ответил ее муж. – Всю ночь добирались.

Сзади стали напирать на стоящих впереди, протягивали руки, хватали листки с номерами, словно голодные еду.

– Местное кафе будет работать, – сказала Изабель Лакост. – Идите туда, закажите ланч и возвращайтесь к половине четвертого, когда тут откроются двери.

Некоторые так и поступили. Но большинство предпочло остаться, они по очереди грелись в машинах.

Когда полицейские вошли в здание, Лакост пробормотала:

– «Когда были посеяны те гнева семена и на какой земле…»

Эти слова из стихотворения их общего друга Рут Зардо очень подходили к ситуации. Впрочем, полицейские прекрасно знали, кто посеял эти семена, прораставшие прямо у них под ногами.

И не радость, не счастье, не оптимизм заставили эту пару из дальней провинции проехать почти тысячу километров ночью по заснеженной, обледеневшей дороге, чтобы оказаться здесь.

И вовсе не ради удовольствия люди поднялись из кресел перед камином. Оставили свои семьи. Их рождественские елки весело мигали огоньками гирлянд, ужин с индейкой дожидался в холодильнике. Подготовка к встрече Нового года была в самом разгаре.

Они бросили все это, чтобы стоять здесь на зимнем холоде.

Потому что семена гнева, посеянные элегантным статистиком, дали корни.

В бывшем спортивном зале полицейских ждал смотритель здания Эрик Вио. Гамаш, на которого обязанность следить за порядком на лекции свалилась неожиданно, успел познакомиться с Эриком накануне.

Арман в тот день отправился на каток Трех Сосен с Рейн-Мари и двумя внучками. Он надел коньки и опустился на колени, чтобы завязать шнурки восьмилетней Флоранс, в то время как Рейн-Мари помогала с экипировкой маленькой Зоре.

Это были первые коньки девочек – подарок от дедушки с бабушкой.

Флоранс, с раскрасневшимися на морозе щечками, горела желанием поскорее присоединиться к другим детям на катке.

Ее младшая сестренка Зора хранила молчание и была настроена скептически. Она, казалось, не испытывала уверенности в том, что ей понравится передвигаться по замерзшему пруду с такими здоровенными лезвиями на ногах. И вообще сильно сомневалась в том, что это хорошая идея.

– Па! – раздался крик Даниеля от дома.