Низко срезанная, массивная восьмигранная колонна, завершенная вазой с пламенем, своим обликом, соотношением объемов характерна для типа надгробий, распространенного в последней четверти XVIII века. А небольшой овальный портрет Шубина, помещенный на одной из граней постамента, с немалым основанием приписывается ему самому[65]. О том, что этот барельеф может быть автопортретом, причем далеко еще не старого художника, говорит многое — прежде всего правдивость образа и те любовь и вкус, соединенные с виртуозным мастерством в передаче богатства, разнообразия материальных фактур даже в размерах очень небольшого портретного медальона. Мрамор местами выветрился, потемнел и осыпался, но и воздействие времени не уничтожило живую мягкость трактовки кожи выразительного лица, волнистую тяжесть обрамляющего его парика, плотную фактуру ткани камзола, завитки мехового воротника и легкость шейного платка. Частая штриховка фона, контрастно подчеркивающая объем и моделировку рельефа, прихотливая живописность ленты, охватившей медальон, только подтверждают раннее сравнительно с памятником исполнение портрета. И если все-таки искать другого, нежели Шубин, автора, то, вероятно, только один Земельгак, его современник, в известной мере ученик и сотоварищ, воспринявший немало от великого мастера, способен был создать подобное произведение. Образный строй памятника Шубину замыкается великолепной и гордой эпитафией:

Сын мразные страны, где гении возстали

Где Ломоносовы из мрака возсияли

Из россов первый здесь в плоть камни претворял,

и видом дышущих скал чувства восхищал.

Земные боги в них мир новый обретали,

Рим и Болония в нем гения венчали

Екатерины дух, что нам открыл закон

Воззрел — и иод его рукою мармор дышит

Богиня, кажется еще в нем правду пишет

Но сей наш Прометей, сей наш Пигмалион

Бездушних диких скал резцом животворитель

Природы сын и друг, искусством же зиждитель

В ком победителя она страшилась зреть,

А с смертию его страшилась умереть.

Сам спит под камнем сим, и к вечной славе зреет,

Доколь наставница-природа не изтлеет.

Иллюстрации

75. Некрополь XVIII в. Ломоносовская дорожка с надгробиями Л. Эйлера, Я. Б. и Е. А. Княжных

76. Неизвестный мастер . Надгробие Д. Г. Ржевской. 1720-е гг.

77. Неизвестный мастер. Надгробие И. И. Ржевского. 1710-е гг.

78. Неизвестный мастер. Надгробие П. Ф. Балк-Полева 1740-е гг.

79. Неизвестный мастер. Надгробие И. Ю. Трубецкого. Середина XVIII в.

80. Неизвестный мастер. Надгробие Ф А. Апраксина. 1750-е гг.

81. Неизвестный мастер. Надгробие А. Ф. Ржевской. 1760-е гг.

82. Неизвестный мастер. Надгробие П. Г. Чернышева. 1770-е гг. Фрагмент

83. Неизвестный мастер. Надгробие П. А. Салтыкова. Конец XVIII в. Фрагмент

84. Мастер И. X. Праузенбергер. Надгробия А. К. Воронцовой (слева) и М. К. Скавронского (справа). 1770-е гг.

85. Лазаревская усыпальница. Интерьер с надгробиями Шереметевых

86. Надгробие М. И. Ломоносова. 1760-е гг.

87. Неизвестный мастер. Надгробия П. К. Хлебникова (1777—1778) и А. Д. Полторацкой (1820-е гг.)

88. Благовещенская церковь. Интерьер „палатки”

89. Неизвестный мастер. Надгробие И. И. Бецкого. 1795—1800

90. Неизвестный мастер. Портрет И. И. Шувалова. Фрагмент надгробия. Конец XVIII в.

91. И. Г. Остеррайх. Надгробие И. М. Измайлова. 1780-е гг.

92. А. Ринальди. Надгробие А. Д. Литке. 1799