– Я вижу, вы все здесь распустились!
– возмущению Чудовища не было предела.
– Вон из моего леса! И не сметь больше плакать от радости! Плакать надо от горя.

Ну, в крайнем случае - от обиды. Вон!

– Это даже хорошо, что мы можем двигаться, - вздохнула Душа Дуба.

– Что значит "хорошо", что значит "хорошо"? Не должно быть для вас такого слова!

Вам должно быть только "плохо"!
– перебил её Чудовище.

– Плохо теперь стоять без дела, - возразила ему Душа Дуба.
– А мы понесём плач Ивы далеко-далеко, чтобы и люди, и птицы, и цветы знали: Чудовище пришло в сказку!

– Чем дальше, тем лучше!
– передразнил её Чудовище.

Тут Душа Ивы утёрла глаза зелёным листочком и улыбнулась: "А, действительно, зачем плакать? У меня высохли слёзы. Теперь я заплачу только от радости, когда ты лопнешь от злости!" - И, взмахнув руками-ветками, закружилась вокруг Чудовища, напевая:

Над рекою Ива

Грустила,

Распускала косы.

Густые,

Жаловалась вниз

Отраженью:

Сколько лет стоим

Без движенья!

Подпевая, вслед за ней поплыли в хороводе Душа Дуба и Душа Берёзы.

Проплывали понизу

Гусли,

Величали Ивушку

Грустной,

Проплывали поверху

Тучи,

Величали Иву

Плакучей...

С окрестных деревьев, вплетаясь в песню, понеслись тревожные трели соловьев.

Голос Ивы стал ещё звонче:

А теперь пойду

По дубравам

Хочешь - прямо,

Хочешь - направо,

Нету ни дверей,

Ни порога,

Мне теперь повсюду

Дорога...

От такой дерзости Чудовище даже оцепенел. Не знает что и сказать! А Души деревьев продолжали кружиться и петь:

Соловьёв возьму

Я на ветви,

Пусть расскажут людям

И ветру,

Что леса Чудовище

Душит,

Что пора спасать

Наши души!

Закончив песню, Души деревьев плюнули в сторону Чудовища и удалились.

А из-под земли стали выбиваться мухоморы и чертополохи. Все снаряжённые по-походному - с заплечными мешками, в шляпах. Только у мухоморов мешки красные, в белую крапинку, а у чертополохов - из продолговатых чертополошьих листьев. И там где они не выбивались, у окрестных деревьев тотчас опускались ветви и вяли листья.

Потом распахнулся зелёный куст, и на поляну выпорхнула Злючка-Колючка модная дама в зелёных туфельках на высоких колючках, в зелёном плаще и перчатках с крагами на колючках, с пучком из колючек на голове и с веером из длинных колючек в руках.

– Кавалергарды!
– оглядев своё войско, восторженно воскликнул Чудовище.
– Как есть, кавалергады!
– И простёрши руку, торжественно произнёс:

Всё кругом переиначу, Тишиной назначу гром, Мухомора я назначу При себе боровиком...

В ответ на эту речь вверх взлетели красные, в белую крапинку шляпы, и мухоморы, все как один, склонились в благодарственном поклоне. Чудовище ещё в больший раж вошёл:

Пусть крапивные гуляют,

Пусть крапивные поют,

Все поляны заселяют

И земные соки пьют!

Хороши лишь те, что плохи,

Обещаю я всерьёз,

Что при мне чертополохи

Расцветут пышнее роз!

При этих словах чертополохи упали на колени...

А Колючку, не иначе,

Как берёзой назовём.

Это значит, я назначил!

Я - гуляю! Мы живём!

Прижав руки к сердцу, Злючка-Колючка присела в реверансе, потом послала Чудовищу воздушный поцелуй и восторженно закричала:

– Чудовищно!

– Назначаю тебя своей придворной дамой!
– продолжал распоряжаться Чудовище.
– Эй, Дикий Хмель!.. Или нет в лесу такого?

– Как не быть, как не быть!
– выскочил из чащи Хмель, на ходу застегивая зелёный ливрейный фрак с вьющимися аксельбантами.
– С приездом, Ваша Немилость!

Всё ждали, когда же к нам пожалуете, не обойдёте. Дождались!

– Что ж не вьёшься тогда возле меня?
– усмехнулся Чудовище.

– А вот и вьюсь, а вот и вьюсь!
– заюлил Хмель и поднёс ему, непонятно как появившуюся в его руках, желудёвую кружку.
– Прошу, стопочка наилучшей белены.

Особой!

Его Немилость лихо опрокинул кружку и крякнул от удовольствия:

– Повторить!

Тут откуда ни возьмись выскочила на поляну Девка-Бузина в фартуке из лопуха. В ушах серьги из гроздьев бузинных ягод, острые листики на голове в бигудях видать врасплох застали, не успела прихорошиться. В руках у неё была вторая желудёвая кружечка.