— Сейчас выйду, — решил он.

Скучно дедушке, а так хоть на лавке посидит, историй расскажет.

— Может нафиг его? — поморщился Лёха. — Он к нам в школу на День Победы ходит, про войну с жуками рассказывать, я тебе перескажу.

— А он ветеран? — спросил я.

— Ветеран, — кивнул пацан. — В сорок первом в первых рядах жуков встретил. С одной стороны, говорит, насекомые лезут, с другой — немцы из артиллерии долбят. Из целой роты всего трое в живых остались — он и еще кто-то, они у нас не живут, поэтому не запоминал.

Сходится — в моей реальности из Липок в сорок первом году восемь человек на фронт забрали, среди них — моего прадедушку по материнской линии. Берлин брал! И живым с войны вернулся, с Кузьмой Ильичом — только им двоим и повезло. Прадедушка задолго до моего рождения умер, в 85-м. Нужно узнать о его судьбе, но как? Спросить прямо, назвав имя — это же жесть как подозрительно, я же «выгоревший». Ладно, понадеемся на тягу пожилых людей делиться мудростью с молодежью. Надо будет — буду к Кузьме Ильичу каждый день ходить байки слушать, пока не услышу нужное.

— Очень страшно было, наверное, — поддержал я разговор.

— Да просто жуть! — согласился Лёха. — Это мы уже все знаем, а у них — полный хаос, вообще не понимали, что происходит. Ты не подумай, я Кузьму Ильича уважаю — если бы не он и другие мужики, мы бы с тобой и не родились — жуки бы никого не пощадили.

Как и немцы.

Хлопок двери, шаги, и из калитки вышел одетый в треники и белую, обнажающую висящий на волосатой груди крестик и загорелые плечи майку дедушка. В руках — запотевшая, закрытая пластиковой крышкой трехлитровка с чем-то бледно-желтым.

Крякнув, он присел на вросшую от времени в землю скамейку у палисадника и велел:

— Садись, молодежь, кваску попьем.

Мы присели — я слева от Кузьмы Ильича, Лёха — справа. Старик открыл банку и сделал пару глотков. Снова крякнув, но уже от удовольствия, передал банку мне, с улыбкой пояснив:

— По старшинству!

— Спасибо, — поблагодарил и попробовал квас.

Холодный, кисло-сладкий. Вкусный! Я передал банку Лёхе.

— Спасибо, Кузьма Ильич, — поблагодарил он радушного хозяина и отпил кваску.

Мир немножко изменился — оно, конечно, квас, но какой-то «градус» в нем, похоже, есть. Пить мне по возрасту нельзя, но кого и когда это останавливало? В старших классах мы иногда «накидывались» на полянке в лесу за деревней, а в городе пришлось пить со всеми на «посвящении первокурсников». Но я не фанат — слишко много односельчан на моих глазах спились до полной потери человечности. Но квасок хорош — на такой жаре так вдвойне.

— Валька душит? — приняв от Лёхи банку, спросил меня Кузьма Ильич.

Под воротник заглянул.

— Душит, — решил я не врать. — Но больше не будет, я против нее средство нашел.

— Это какое? — заинтересовался старик.

— Извините, я Лёхе сказал, что это секрет, — покачал я головой. — А если вам расскажу, получится, что наврал.

— Товарищам врать — последнее дело! — одобрил дед и снова запустил банку по кругу. — Про что узнать-то хотел?

— Я из Центра сюда приехал, — ответил я. — Сказали — «выгоревший», не помню нифига, — развел руками. — Такое чувство, будто в другой мир попал.

— Крепко тебя приложило! — присвистнул дед. — А этот чего? — кивнул на Лёху и принялся иронично его хвалить. — В любую жопу без мыла залезет, прости-господи, — перекрестился. — Все знает.

— Никуда я не лезу! — фыркнул пацан. — Я уже вырос и научился вести себя прилично!

— Вырос! — гоготнул Кузьма Ильич. — А кто на той неделе голожопый по полю рассекал, на луну выл?

Лёха густо покраснел:

— Я не голожопый, у меня мех!

— В настоящего волка играл, — с улыбкой пояснил для меня дед. — А кто постарше — те в Красную шапочку играют, с известным похабным результатом.

Я заржал, Лёха покраснел еще гуще. Довольный реакцией, улыбающийся дед отпил еще.

— Не осуждаю, — просмеявшись, признался я маленькому другу. — Я бы на твоем месте так же делал — прикольно же.

Пацан благодарно посмотрел на меня.

— А ты, — повернулся дед ко мне. — На Федьку похож, мы с ним на фронт вместе уходили, в 41-м. Как фамилия, говоришь?

Сердце пропустило удар — прадедушку звали Федором!

— В паспорте — Сульянов, — ответил я.

Остро захотелось назвать девичью мамину фамилию — она у нее прадедушкина.