Патрик блуждал в небе, где-то в районе Бетельгейзе, и было ужасно трудно избежать столкновения с Луной. Она менялась, резко поднимаясь перед ним: огромный изменчивый серебряный диск, слепящая яркость которого безжалостно сверлила его больную голову.

Потом кто-то тряс его за плечи, и Луна превратилась в газовую лампу. Внезапно он осознал, что рядом с ним на коленях стоит Антония и зовет его по имени.

— Антония, — пробормотал он, пытаясь сесть, что вызвало разряд молнии в черепе.

— Какого черта ты здесь делаешь?! — кричала она, схватив его обеими руками за плечи.

— Я был…

— Посмотри на себя! Ты весь в крови! Лицо как бумага! Почему ты, никому не сказал, куда идешь? Даже записки не оставил!

Она нашарила в кармане носовой платок и бросилась в пещеру, к источнику. Потом вернулась обратно и начала грубо стирать кровь с его лица. Ее руки так тряслись, что большая часть воды попала ему на шею. Он попытался отобрать у нее носовой платок, но она шлепнула его по руке.

— Что же с тобой произошло? — спросила она.

— Голова не моя, — пробормотал он, — и в колене стреляет. Господи, как хорошо увидеть тебя, я…

— Твое колено?! — воскликнула она. — Боже правый, не могу поверить! Насколько я помню, у тебя и двенадцать лет назад были проблемы с мениском. Неужели нельзя было обратиться к врачу?!

Он засмеялся.

— Ты же не собираешься сейчас распекать меня за это?

— Идиот! Это не смешно. Я думала, ты умер! Я думала, ты упал с утеса! Какого хрена тебя сюда понесло?

Она ругалась, как сапожник, больно сжимая плечи Патрика обеими руками. В серебристом свете луны ее лицо было бледным, глаза блестели от слез, а губы — белые, как мрамор. Она выглядела изумительно.

Он ей так и сказал.

Она засопела и вытерла нос тыльной стороной ладони.

Он коснулся ее щеки.

— Не плачь. — Он попытался сесть, игнорируя железные обручи, сжимающие череп. — Антония…

— Не двигайся, — сказала она, толкая его вниз. — Я иду за помощью. Лежи здесь. Я быстро.

Он схватил ее за запястье.

— Постой, сперва я должен тебе сказать кое-что. Это важно.

— Что?

Он подыскивал слова. Черт, его снова начинало уносить. Он знал, что должен сказать ей что-то, он знал, что это «что-то» невероятно важно, но не мог вспомнить, что именно. Вместо этого он спросил, получила ли она его сообщения.

— То, что на холодильнике?

— Нет-нет, другое. По телефону.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Ты оставлял сообщения?

— О Боже, ты их не получила… Именно поэтому я и пришел сюда.

Снова она выглядела озадаченной, и он вспомнил, что надо говорить.

— Я ждал тебя, — произнес он. — Ты не ответила на мои сообщения, но я знал, что ты придешь сюда, чтобы попрощаться. Я имею в виду, не со мной, а… — Он глубоко вздохнул и начал снова. — Антония, я все бросил на полпути. Нельзя оставлять все на полпути…

Он с недовольством осознавал, что есть гораздо более простой способ все это выразить, но его мозг отказывался подсказать ему какой.

Потом он почувствовал, как Антония обнимает его за плечи и кладет его голову себе на грудь, как теплой рукой она убирает его волосы со лба и как ее дыхание согревает его щеку. Она нагнулась к нему, и он уловил мятный запах от ее волос.

— Патрик, — мягко сказала она, — теперь все в порядке. Я поняла.

Он почувствовал себя очень усталым.

— Мы пустили все на самотек. — пробормотал он. — Теперь с этим покончено, Антония.

— Я знаю, — шепнула она, и он ощутил прикосновение ее губ к своим, и соленый привкус ее слез. — Теперь это кончилось. У нас все будет хорошо. У нас обоих все будет хорошо.

Он открыл глаза, и их глаза встретились. Впервые за двенадцать лет он знал, что это правда.

Тацита не знала, что будет делать, если Кассий откажется видеть ее. Она ходила по сараю, напрягаясь каждый раз, когда слышала шаги во дворе. Но она обманывалась. Это была лишь капель, капель от тающего снега, да случайный удар падающих с карниза сосулек.

Даже если он придет прямо сейчас, времени у них будет немного. Через двор, в полуразрушенном доме на ферме, еще спал ее муж, измученный страхами ночного бегства через холмы. Но она не могла рассчитывать, что это надолго.