Форбс снова откинулся на спинку кресла и уставился на пляшущие языки пламени.

— Я не был под действием зелья, когда она впервые пришла ко мне. Это было сентябрьской ночью двадцать восьмого числа. Можете быть уверены, я очень хорошо это помню.

— Ясно, — кивнул Мэтью. — Опишите мне подробно, что произошло.

— Подробно, — повторил Форбс. — Как скажете. Я проснулся. Полагаю, у меня сразу появилось ощущение, что я в комнате не один. Сначала я ее не заметил, пока она не подошла ближе к кровати. На ней было белое платье, такое же, как в жизни. Она просто стояла там в тишине. Я заговорил с ней. «Мэри», — сказал я и снова позвал: «Мэри!». Я знал, что это она вернулась ко мне. Во время того визита она не ответила. Должен сказать, мои глаза наполнились слезами, и я услышал собственные рыдания. Когда в глазах у меня прояснилось, ее уже не было.

— Как она ушла? Сквозь стену? Через дверь?

— Я не знаю. Я был настолько ошеломлен, что у меня кружилась голова. Ах! Говорят, я плакал и даже вскрикивал от удивления и муки. Мэри была так близко! Но в то же время так далеко.

— Вы достаточно ясно видели ее лицо?

— Дрова в камине прогорели до углей, и света почти не было, но да, я знал, что это моя Мэри.

— В доме на тот момент находились Харрис и Симона, насколько я знаю, — сказал Мэтью. — Это точно не могла быть Симона?

— Симона с трудом встает с постели! И с чего бы ей оказываться в моей комнате посреди ночи? В любом случае, когда Мэри пришла в следующий раз, она заговорила со мной.

— Подробности, пожалуйста, — попросил Мэтью.

Форбс раздраженно вздохнул.

— Это было ночью двадцать девятого октября. Доктор Гэлбрейт был здесь и дал мне немного снадобья. Я то погружался в сон, то просыпался. Понятия не имею, сколько было времени, но я слышал, что она говорила, — твердо произнес он. — Она сказала: «Форбс, я здесь». И я увидел ее, стоящую в изножье кровати, одетую в белое. На этот раз пламя было сильнее, и я смог разглядеть ее блестящие черные волосы. Даже после смерти она осталась такой прекрасной!

— Но ее лица вы не видели?

— Мне и не нужно видеть ее лицо, чтобы узнать ее! Она сказала: «Форбс, я всегда с тобой. Я наблюдаю за тобой. Мой дорогой Форбс, я так скучаю по тебе». А затем она отошла от моей кровати, а я снова заплакал. Я попытался встать, но зелье приковало меня к кровати и одурманило. Когда я с трудом поднялся и зажег фонарь, комната была уже пуста.

— И вы сразу рассказали об этом всем в доме? Или на следующее утро?

— На следующее утро. — Форбс смотрел на горящий огонь, вспоминая. — Вы понимаете, я знал, что все остальные могут счесть меня сумасшедшим. И, конечно же, я и сам об этом думал. Был ли это сон? Видение, вызванное зельем Гэлбрейта? А потом, во время следующего визита, двенадцатого ноября, я понял, что мне это не приснилось, потому что она упомянула о ребенке. Ребенке, которого она потеряла, — пояснил Форбс, прерывисто вздохнув. — Я не знаю, рассказывали ли мои братья вам об этом, но у Мэри случился выкидыш незадолго до того, как она сорвалась с утеса.

Мэтью кивнул, подтверждая, что знает эту часть истории, чтобы Форбс мог продолжить рассказ.

— Она снова стояла в изножье кровати, но на этот раз была словно в тумане. Похоже, Гэлбрейт увеличил дозу снадобья, потому что обнаружил, что сон — мой враг. Но Мэри была там, и она сказала: «Не переживай из-за потери нашего ребенка. Он счастлив на Небесах. Присоединись к нам в той славной жизни, что существует за пределами этого мира. Дорогой муж, я очень скоро приду за тобой». Потом она снова попятилась, пока я нащупывал фонарь. Должно быть, я закричал, потому что в комнате появился Найвен, а также доктор Гэлбрейт. Но мой разум был так затуманен, что я с трудом мог рассмотреть их лица. Я спросил, видели ли они ее, но они не видели. С тех пор я стал оставлять фонарь зажженным и каждый раз дерусь с Дунканом из-за этого зелья. Иногда по ночам я выигрываю бой, отказываюсь от снотворного, но я так устаю… так устаю не спать, что иногда проваливаюсь в забытье. Я так скучаю по Мэри! — Его лицо с глубокими морщинами повернулось к Мэтью. — Я не сумасшедший, молодой человек. Вы считаете меня сумасшедшим?

— Прошу, продолжайте ваш рассказ и называйте даты, — попросил Мэтью. — Когда привидение пришло в следующий раз?

— В ночь на двадцать второе ноября и в ночь на девятое декабря. Я был одурманен снадобьем, но услышал, как она произносит мое имя рядом с кроватью. Я смог поднять фонарь и поднести его к ней. Она отстранилась и сказала: «Мне больно от яркого света». И я опустил фонарь, успев рассмотреть нижнюю часть ее лица. Это была моя Мэри. О, да, моя Мэри. Она сказала: «Скоро я приду за тобой. У нас будет великолепная загробная жизнь в том месте, где мы воссоединимся навсегда. Ты ведь доверишься мне, дорогой муж?». И будьте уверены, Мэтью, я ей доверюсь. После этого она отступила в темноту, и я некоторое время наблюдал, как она просто стоит там. Я чувствовал себя таким нужным! Таким любимым! Она вернулась за мной! Я сказал: «Я люблю тебя, моя Мэри, и всегда буду любить», а потом, наверное, зелье взяло надо мной верх, и я проснулся уже утром.

— То есть, вы никогда не видели, как призрак покидает комнату? — Мэтью осенила мысль. — А когда вы увидели нижнюю часть лица Мэри, вы заметили отличительный признак красоты? Родинку.

— Нет. У Мэри нет родинки на лице. — Форбс прищурился. — Родинка есть у Зои. Вы к этому клоните? Что русская девушка играет роль англичанки? Что ж, на лице Мэри нет никаких родинок. Может, оно и было размытым, но русский акцент я бы точно узнал, если б услышал его. К тому же у Зои огненно-рыжие волосы.

— Хорошо. А что произошло в ночь на девятое декабря? Именно тогда вы и в самом деле подошли к краю утеса?

— Да. В ту ночь я позволил себе всего один или два глотка сонного зелья, и оно подействовало на меня, но я оставался в здравом уме. Я почти впал в полудрему, когда услышал, как она произносит мое имя.

— Вы снова подняли фонарь? — спросил Мэтью.

— Нет. Она ведь сказала, что ей больно от света.

Очень удобная светобоязнь для призрака, — подумал Мэтью, но вслух этого решил не говорить.