Шрифт:
— Я разберусь с этим. Найвен, твоя очередь. Не хотите тоже попробовать, Мэтью?
— Нет. Я, пожалуй, пойду еще раз поговорю с Форбсом. — Мэтью взглянул на балкон, с которого Форбс предпочитал смотреть на мир, но сейчас там никого не было. — Вы же понимаете, — сказал он, когда Найвен прицелился для следующего броска, — что запирать балконные двери Форбса нет необходимости? Если он захочет прыгнуть, у него есть неограниченный выбор мест, где это можно сделать. Он сам об этом сказал. Он убежден, что призрак хочет, чтобы он непременно прыгнул с утеса.
— Мы делаем это, чтобы напомнить ему, что его проблемы нас очень волнуют, — сказал Найвен, бросив свою подкову. Он промахнулся. — У нас были разногласия, но, в конце концов, мы семья.
— Ясно, — сказал Мэтью, хотя понимал, что определение семьи, которое дает Найвен, не соотносится с его собственным. — Позвольте откланяться.
Уходя, он задался вопросом, почему не упомянул о хижине с закрытыми ставнями? Дело было в навесном замке и запорной пластине. У Мэтью было чувство, от которого он никак не мог избавиться, и он счел неразумным упоминать при ком-то из этих троих, что он изучал ту хижину.
А еще его занимали два слова. Та ситуация. Харрис называл это «работой», а Джонси именовал «той ситуацией». По мнению Мэтью, задача по изготовлению гроба могла быть «работой» или «заданием». А вот «та ситуация»… что за этим кроется?
Или, может, все не настолько загадочно? Может, он ищет клад там, где его нет? В конце концов, Джонси (как бы сказал Грейтхауз), был немного не в своей тарелке.
Когда Мэтью вошел в мрачные пределы поместья, ему пришла мысль, что в профессии, связанной с решением проблем, имеет значение любая мелочь. И на деле «мелочь» может быть больше, чем кажется на первый взгляд. Разница между «работой», «заданием» и «той ситуацией» была небольшой, но у Мэтью она вызывала чувство, похожее на зуд.
Он поднялся по лестнице, направился к комнате Форбса и постучал в дверь.
— Кто это?
— Мэтью Корбетт, сэр. Не могли бы мы продолжить наш разговор?
Последовала пауза, после которой голос за дверью нехотя произнес:
— Это обязательно?
— Я думаю, что это пошло бы на пользу нам обоим.
— Я в этом сомневаюсь, молодой человек. Но заходите, если вам нужно.
Мэтью нашел Форбса сидящим в одном из кожаных кресел, которое он развернул лицом к ярко горящему огню в камине. На нем был темно-коричневый спальный халат. На коленях у него лежала тонкая книга. На маленьком круглом столике рядом с креслом стояли чайная чашка и заварочный чайник, от чашки и носика чайника поднимался пар.
— Вы еще не уехали? — спросил Форбс, задрав голову и глядя на своего посетителя с надменным видом.
— С чего бы мне уезжать? — удивился Мэтью.
— Я подозревал, что сегодня утром вы подписали документ, подтверждающий мое безумие, и убрались восвояси. Харрис и Найвен еще не приходили к вам с таким предложением?
— Нет, сэр.
— Не волнуйтесь, придут. Тогда вы сможете попросить Клегга увезти вас в Бостон. Харрис же оплатит вашу обратную дорогу до Нью-Йорка?
— Он уже ее оплатил.
— Благородно с его стороны. Счета должны быть оплачены. — Он поежился. — Мне холодно. Вам тоже холодно?
Вдали от камина и вправду было немного прохладно, но Форбс сидел достаточно близко к огню, чтобы не мерзнуть.
Прежде чем Мэтью успел ответить, Форбс сказал:
— Не стойте вы там истуканом! Подбросьте еще дров в камин и сядьте. Давайте покончим с этим — что бы это ни было — как можно скорее.
Мэтью показалось, что с течением дня Тракстон-старший становится все мрачнее. Возможно, дело было в том, что до встречи с «духом» оставалось все меньше времени. Мэтью взял полено из медной бадьи рядом с камином, бросил его в огонь поверх других и понаблюдал за тем, как красные снопы искр улетают в дымоход, после чего повернул второе кресло к очагу и сел.
— Могу я спросить, что вы читаете? — поинтересовался Мэтью, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
— «Четыре идола» [33] Фрэнсиса Бэкона. Вы читали этот труд?
— Читал.
— Тогда вы понимаете, что это инструкция по освобождению от неправильных представлений.
— Я предпочитаю воспринимать это, — покачал головой Мэтью, — как указание оставаться укорененным в реальности независимо от того, какие заблуждения навязываются уму.
— Каждый понимает по-своему, — ответил Форбс. — Но, возможно, вы правы. — Он внезапно наклонился к Мэтью. Его глаза казались глубокими темными впадинами на морщинистом лице, но в них стояла умоляющая настойчивость. — Послушайте меня, Мэтью. Я не схожу с ума и не поддаюсь влиянию безумия. Я действительно вижу свою Мэри.
33
«Четыре идола» — философский труд Фрэнсиса Бэкона, в котором он разделил источники человеческих ошибок, стоящих на пути познания, на четыре группы. Он назвал их «идолами» (или «призраками»). Это «призраки рода», «призраки пещеры», «призраки площади» и «призраки театра». Призраки рода проистекают из самой человеческой природы, они не зависят ни от культуры, ни от индивидуальности человека. Призраки пещеры — это индивидуальные ошибки восприятия, как врожденные, так и приобретенные. Призраки площади — это следствие общественной природы человека: общения и использования языка. Призраки театра — это усваиваемые человеком от других людей ложные представления об устройстве мира.
— Именно об этом я и пришел вас спросить. Как получается, что вы видите дух, когда находитесь под действием сонного снадобья доктора? Разве оно не должно навевать на вас сон?
— Я борюсь с ним. Иногда я выигрываю, иногда проигрываю. Иногда по вечерам я вообще отказываюсь его пить, надеясь увидеть Мэри снова. Доктор Гэлбрейт — сильный человек, но он не может насильно влить мне в горло напиток, который я не хочу проглатывать.
— И когда вы видите Мэри, вы абсолютно уверены, что не находитесь под действием снотворного зелья, и она вам не снится?