Бодрым шагом пошел дальше к виднеющемуся примерно в километре краю поля, напевая: — Из-за леса, из-за гор показал топор Егор. Да не просто показал, его к мине привязал. — Тихонько рассмеявшись собственной песне, Егор перешел на бег. ПНВ выключил, для экономии батареек. В темноте бежать, конечно, то еще удовольствие, но что поделаешь. Зато ни разу не упал. Достигнув края поля, поставил еще две мины, перегородив дорогу.

Посмотрел на часы. Полпервого ночи. И жрать хочется. Прикинул остатки сигнальных мин, еще пять штук. Ай, хрен с ними.

Егор подошел к ближайшему дереву, примотал к нему проволоку и шустро потопал обратно к машине, разматывая на ходу моток. Метров через пятьдесят сделал на проволоке петлю, сложил ее пассатижами, и продел сложенный конец проволоки к кольцо мины, обернул. Воткнул мину поглубже в землю и потопал дальше. Пока не кончилась проволока, успел прицепить еще три сигнальных мины. Причем, две умудрился закрепить на развилках деревьев.

Весело насвистывая под нос понравившуюся песню про "показывающего Егора" потопал до машины. Залез в машину и достал заветный листочек. Тщательно сверившись, выставил частоту связи на рации. Затем, устроившись за столиком, достал планшет, нарисовал схематичное изображение поля и принялся наносить координаты точек. Выход дороги на поле, середина, где он находился. Дальний край поля еле видный в ПНВ. Накидав с десяток точек, Егор посчитал подготовку законченной.

— Ну, все, идите к папочке, — сказал он сам себе и полез на крышу. Начиналось самое противное — ожидание.

Егор замер на крыше. Укрылся термонакидкой и, изредка включая ночник, осматривался по сторонам. В голове было неспокойно. А вдруг они пойдут другой дорогой? А вдруг они ошиблись, и Чужих не будет? И зря первая рота сейчас гибнет в засаде, не дождавшись подмоги. Успеет ли Пашка? Где-то далеко, в ночной тишине, разбавляемой стрекотом сверчков, слышны были редкие выстрелы из пушек и взрывы. Это немного успокаивало. Рота жива и сражается. Но, одновременно, подкатывал и страх, что выстрелы прекратятся. Пусть уж лучше так.

Ведь он сам, в прошлом, точно также шел в бой на танке. С теми же самыми ребятами, что сейчас дрались в нескольких километрах от него. Душа бунтовала против бесполезного, по ее мнению, сидения на крыше машины. Хотелось, как тогда, прильнуть к прицелу, навести пушку на Чужого и выстрелить. Хотелось отчаянно орать в рацию, ведь не было тогда ЛС, привлекая к себе ракеты Чужих. Хотелось, и было страшно. Сколько их тогда сгорело в своих танках. Те, кто выжили в самый страшный первый год войны, именно они стали настоящими профессионалами, легендами. Многие из них сейчас вели за собой в бой полки новых зеленых бойцов, таких же, как были они сами. Когда-то. Да, сейчас казалось, что это было очень давно. Егору порой даже казалось, что это был не он в той прошлой жизни. Да, это уже прошлая жизнь. Он ее оставил, когда согласился на предложение подполковника Брюханова совмещать обязанности начальника спецотдела полка. Тогда отчаянно не хватало обученных офицеров, и молодой лейтенант привлек внимание тогдашнего командира их полка своим въедливым, дотошным подходом к делу и склонностью анализировать и упорядочивать любые события. Да и роту их тогда порядком разбили, и его товарищи сидели без дела, ожидая поступления техники в полк. Да, Батя, хотя тогдашний подполковник Брюханов еще не получил своего прозвища, изменил судьбу Егора. После памятных событий на озере Студёное, полк, точнее его куцые остатки, перебазировали в Новосибирск на переформирование, и Егору предложили перейти в центральное Управление контрразведки. Он, посоветовавшись с Батей, принял предложение. О чем, наверное, ни разу не пожалел. Стремительный карьерный взлет, интересные задачи, требующие полной отдачи всего себя службе. Бесконечные потоки информации о делах анклава. Дух захватывало от открывшихся возможностей. Но с ними пришла и ответственность.

Егор не раз ловил себя на мысли, что думает отстраненно от самого себя, анализирует даже собственные поступки на предмет вреда для анклава. Было непривычно и тяжело принять необходимость постоянного контроля ситуации. Привычка автоматически разграничивать людей по уровню доверия въелась в сущность Егора. Он порой ловил себя на мысли, что, даже испытываемые эмоции словно управлялись мозгом. Тот давал команду, когда грустить, когда радоваться на основании анализа ситуации. Он изменился. Даже за все эти годы так и не завел близких привязанностей. Не было то ли повода, то ли необходимости. От прежнего весельчака Егора, любителя разных приколов не осталось и следа.

Но один якорь все же остался в его жизни. Первая рота. Именно с ними, с этими парнями были связаны, наверное, самые сильные в его жизни эмоции. И с ними они и остались. Как и кусочек души. Когда удавалось встречаться, Егор становился почти что самим собой. Куда-то тщательно запинывалась сапогами вся та старательно выстроенная новая сущность Егора. Приходили радость, злость, боль. Он ценил эти моменты. Помнил их. Даже совсем недавно, когда встретил проезжавшего на своем Уазике через деревню Пашку, тогда уже сердце екнуло и обрадовалось. Как будто домой вернулся после долгого отсутствия. И было радостно от общения с теми, в ком он был уверен, теми, кто никогда не предаст и не отступит, теми, кому был безразличен внушающий страх и заставляющий следить за языком подполковник контрразведки Чугун, но был важен и интересен боевой товарищ Егор. Пока они не ушли в бой, оставив его здесь. Эх. Может бросить все и опять в танкисты? Да тяжело, да убивают, но они живут полной жизнью, радуются каждому прожитому дню, а не живут, ежесекундно проверяя окружение на предмет угрозы ему, анклаву, своей работе или просто переходящей через дорогу бабке.

— Не все, — поправил Егор себя. Он вспомнил Пашку. Он тоже изменился. Вроде бы тот же, да жизни в нем не чувствуется. Словно каменный какой-то. И задумчивый. Да все они изменились. И Славка — он как будто стал задумываться над своими поступками, Лёха — нес в себе мрачную решимость и готовность к чему-то. Может к смерти? Сёма — скрытая за вечной ехидной усмешкой грусть, периодически просвечивала и захватывала его мысли, заставляя его порой замирать в глубокой задумчивости. Да даже Зипка, уж в кого вечный распиздяй, все чаще удивлял взвешенными словами и поступками.

— И что мы тут за анализ друзей устроили на ночь глядя? — спросил самого себя Егор и подумал про себя: — Сейчас еще в блокнотик запишу "проверить Пашку на скрытое депрессивное состояние и соответствие занимаемой должности", — усмехнулся он и вынырнул из раздумий.

Резко захотелось есть. Егор попытался вспомнить, когда это делал в последний раз, но не смог.

— Кажется, когда-то что-то ел, — подумал он и принялся думать о банке тушенки в рюкзаке. Рюкзак был в машине. Мозг принялся настойчиво намекать, что Чужие не придут и пора бы уже поесть и спать лечь. Усилием воли Егор остановил руку, уже начавшую сдергивать термонакидку: — Офигел, что ли? — грубо сказал он себе. По закону подлости, Чужие появятся как раз в тот момент, когда он будет слезать в люк.