Он уже знал, что поле поджег не Илья Пунтус, а его дружок из Никитовки, соседнего села. А сообщил ему об этом Леха Зема, указал даже приметы поджигателя.

Позавчера, в сумерки, когда Клавдия Петровна доила корову, Леха завернул к Перевышкам. Был он трезвый, что с ним случается редко. Спитое лицо выражало строгость, как будто человек собрался в гроб.

— Данилыч, дело есть.

— Говори.

— Пойдем в хату. А лучше — в кухоньку, где можно остограммиться. — И он вдруг подмигнул.

— Был бы случай, — напомнил хозяин.

— Случай имеется, — подтвердил гость.

Зашли в пристройку, служившую летней кухней. Сели за широкий дубовый стол, отшлифованный локтями. Андрею Даниловичу так было муторно на душе, что он и сам захотел выпить, да одному вроде несподручно: пил всегда в компании, и его за это уважали, а еще за щедрость. Коль гость зашел в дом, почему бы с ним не выпить? И огурчик найдет он, и сала нарежет. Под рюмашечку и беседа потечет ладная.

— Я тебя, Данилыч, немного обрадую, хотя и радость вроде не в радость, — начал было Леха и тут же спохватился: — Может, сперва гланды полечим? Ты как?

— Ты к делу поближе, — торопил его Андрей Данилович, — а то скоро моя Клавдия вернется. Не даст выпить.

— Тогда слушай, — приступил гость к деловому разговору. — Тебе известно, кто я? Будем считать, известно. Да, я — алкоголик. А люди нашего ума — прирожденные разведчики. Что услышим, что увидим, закладываем вот сюда. — Постучал себя по голове.

— Ну и что ты услышал?

— Увидел. Нашел твоего поджигателя.

Андрей Данилович достал было пузырек с горючим и уже потянул руку за гранеными рюмками, но остановился, весь превратился в слух.

«Кто поджег?» — это его главная головная боль.

Леха, предчувствуя благодарность хозяина, долго томить не стал.

— Поджигал не Илья, — сказал уверенно. — Поджигал один хмырь. Из Никитовки. У него молтоцикл «Ява». Дня за три до пожара этот хмырь был у Пунтуса. У которого из них, брехать не стану. А вот сегодня он опять заявился. Ильи дома не оказалось. Тот где-то с Климом на шабайке.

— А Юрко?

— Он не от мира сего, с такими, как его родные братья, он не знается. У него на уме — джаз. На саксофоне что-то мурлычет… Общался этот никитовский мотоциклист со старым Пунтусом. Притом на высоких тонах. Я в это время проходил мимо. Остановился, прислушался. Одно четко уловил: «Попросите меня в следующий раз, сами сообразите пламя!»

— И все?

— Все.

— А где мотоцикл? Он где-то его оставлял?

— За двором.

— Место показать сможешь?

— Сейчас? Темно же.

— А завтра, с утра пораньше?

— А что показывать? Парняга прокричал с мотоцикла и укатил в неизвестность. Машину оставлял на площадке. Раньше там Алексей Романович парковал свою служебную «Ниву».

— И все же приди завтра. Покажи.

— Приду.

Утром, еще коров не выгоняли на выпас, они побывали возле двора бывшего председателя. Свежий след мотоцикла нашли. Отпечаток был четкий.

— Протектор тот?

— Вроде да, — взволнованно произнес Андрей Данилович.

Голос его дрожал.

Слепок он принес с собой. Развернул газету. Кусок уже высохшего чернозема положил рядом со свежим следом от мотоцикла.

Мужики, как заправские сыщики, смотрели на вещдок сосредоточенно. Размышляли. Леха, сдвинув кепку на лоб, по привычке чесал затылок. Андрей Данилович крутил до желтизны прокуренный ус. Рисунок протектора совпадал.

— Ну, что я?..

— Да, ты разведчик и даже алкоголик, — удовлетворенно подтвердил погорелец.

— Сначала алкоголик, а потом уже — разведчик, — самодовольно уточнил Зема. — Но если ты хочешь узнать, кто такой мотоциклист, к Пунтусу не обращайся, лучше к участковому. Хотя… и участковый купленный. Все они куплены. Против председателя, даже бывшего, мало кто попрет. Они же, бывшие, все захватили. Даже президентские кресла.

— Ты, Леха, в политику не лезь, — строго предостерег его Андрей Данилович, — а то тебя возьмут за шкирку…

— Брали уже, — весело ответил Зема. — А я доказал просто и вразумительно, что я алкоголик, за себя не отвечаю… Кстати, таких нас миллионы.

— Ты опять в политику. Вот за это тебя и не любит наше дорогое начальство.

Леха тут же злорадно:

— А тебя, Данилыч, любит?

— Я — народ… Чтоб меня любить, надо менять начальство. А само оно меняться не станет. Не станет, чтоб добровольно «кто был всем, а стал никем»?.. — и покрутил белой, как придорожный снег, головой.

— Правильно, — согласился Леха. — Ты, народ среднего класса, промолчишь, потому что у тебя есть уже собственность, гектары. Вякать буду я. У меня гектаров нет. Значит, мне терять нечего. Вот сыновья твои, возможно, вякнут… Кстати, они скоро домой заявятся? Работенка им найдется. Они молодые, а молодые меньше митингуют, а больше действуют.