– Ада? Все нормально, куда летишь как на пожар?

– Там Камилла,- с хрипом выталкиваю слова, горло дерёт, совсем не готова я к восхождению на Эверест, - Видела внизу, как она в лифт зашла.

Павел Александрович меняется в лице, резко разворачивается, и мы уже вдвоем бежим в палату к Адаму.

Она тут. Стоит возле спящего Адама. В руке у нее шприц, колпачок она уже успела убрать.

– Ненавижу тебя, - тихо говорит Камилла.
– Ненавижу!
– уже громче, не обращая внимание на то, что открылась дверь.
– Сходни! Хочу, чтобы ты сдох!
– кричит и заносит шприц прям над грудью Адама.

В этот же момент Павел Александрович отталкивает Камиллу от кровати Адама, а я ловлю ее и выкручиваю руку. Очень сильно выкручиваю, Камилла вскрикивает. Я едва подавляю желание стукнуть ей сейчас по локтю, чтобы сломать там все. Опускаю ее сперва на колени, потом укладываю на пол, лицом вниз.

Дядя Паша нажимает кнопку вызова персонала и поворачивается к нам.

Он тяжело дышит, возраст. Как бы его самого приступ не хватил.

– Ничего себе, ты боевая девочка, - удивленно произносит он, поднимая с пола шприц.

В этот момент залетает в палату медсестра и просыпается Адам.

– Ада? Крестный? Камилла?
– по мере того, как он обращается к нам, его глаза превращаются в огромные блюдца.
– Что случилось?

– Вызови охрану и этот шприц в мой кабинет!
– приказывает Павел Александрович.
– Ну и женщин ты себе выбираешь, Адам. Одна убить пришла, вторая спасать.

Камилла затихает, вообще никаких движений с ее стороны. На всякий случай проверяю, жива ли она там. Жива, но в какой-то прострации.

А потом заходит охрана, забирают из моего захвата Камиллу и дальше все завертелось.

Приезжает Руслан Русланович, разговаривает с Павлом Александровичем и Адамом. Просит не передавать дело в полицию. Я, конечно, за то, чтобы ее закрыли, но не встреваю и молчу.

Потом находят ту санитарочку, которая за деньги провела Камиллу прям до самой палаты. Конечно же плакала и ссылалась на твоих деток, которых поднимает сама, без мужа, без родных.

Через час становится тихо. Мы с Адамом одни в палате.

– Испугалась, маленькая?
– гладит меня по голове мой Викинг.

– Боялась, не успеть подняться по этой чёртовой лестнице, - прижимаюсь к нему еще плотнее.

Все, как и хотела, лежу у него под крылышком и дышу родным запахом.

– Моя отважная Сливка, - целует в макушку любимый мужчина.

– Все забрал, Адам? Точно ничего не оставил? Нельзя. А то вернешься - примета такая, - причитает дедушка Лука.

– Дохлый, ты давно в приметы стал верить?
– уже рычу на брата. Он пятый раз спрашивает, не забыл ли я чего.

– Просто не хочу, чтобы ты возвращался сюда.

– Поехали уже домой. К сыну хочу.

Лука приехал за мной один. У Марка болит горло, решили, что он дома меня встретит. Вместе с Адой. Она там решила мне пир на весь мир приготовить.

Уже звонила, спрашивала, почему так долго. А мне швы снимали. Сперва говорили завтра приехать, но прям перед выходом предложили сегодня. Лука угарает, что это его примета "не возвращаться" сработала.

После того случая с Камиллой, Ада стала какой-то гипер-паникершей. Не ответил с первого раза на звонок - нервничает, долго не отвечаю на сообщения - пишет еще сто штук. Жду, когда успокоится. Перенервничала моя девочка.

Пока брат тащит мои котомки к машине (говорит, что мне нельзя тяжести носить), иду и наслаждаюсь воздухом. Дышу так глубоко, насколько получается вдохнуть. Скоро уже весна. Нет, ей еще не пахнет, но календарь говорит именно об этом. Иногда такая мелочь - оказаться на улице после недельного заточения- может принести столько радости и восторга.

Да и вообще, я как будто к жизни по-другому стал относиться. Более осознанно и ответственно.

Мне есть для кого жить.

Они встречают меня плакатами. Уже на первом этаже возле лифта на листке А4 написано "Папа, с возвращением" и нарисован зеленый воздушный шарик. Он, кстати, всегда выбирает именно зеленый шар.

Аккуратно отрываю лист и с ним захожу в лифт.

В лифте такой же листок А4. "Поднимайся скорее, мы тебя ждем" и куча сердечек.

Улыбаюсь от всей души, а Лука фотографирует меня. Эту записку тоже снимаю. Не оставлю же я ее, чтобы кто-то левый думал, что это его ждет моя семья.