— Теперь можем передохнуть, — сказал Моран, озираясь по сторонам. На его лице не было никаких следов усталости. Он был таким же, как всегда. Спокойное дыхание, равнодушный цепкий взгляд, бесстрастное выражение лица. Как ему это удается?

Моран подошел к ровной площадке, подобрал какую-то веточку и начертил загадочные символы на земле. Закончив, он стал на одно колено, положил ладонь на землю и прошептал невнятные слова. Символы загорелись синим пламенем, и тишину наполнил тихий шелест. Он усиливался, становясь все громче.

Этот звук был шелестом крыльев. Вокруг нас парили десятки воронов. Угольки их глаз сверкали синим огнем.

Один из воронов сел на плечо Морану и склонил голову к его лицу. Вид у обоих был такой…Так радуется домашнее животное возвращению своего хозяина. Моран улыбнулся, одним пальцем погладил ворона по голове и что-то ему прошептал. Ворон два раза каркнул, взмахнул широкими крыльями и взвился в небо. За ним полетели и остальные птицы. Мгновение — и вороны скрылись из виду, а затем и вовсе исчезли.

— Вороны? — только и смогла вымолвить я.

— Да, — с улыбкой ответил он. Я готова была поклясться, что в его интонации было столько любви в тот момент, сколько некоторые за всю свою жизнь не испытывали.

— Что ты ему сказал?

— Сказал, что мы проголодались.

— Разве они смогут помочь?

— Они смогут, — ответил он и создал очередной костер, присел возле него.

— Присядь, — сказал Моран, — ты прекрасно справилась с подъемом. Не каждый мужчина способен выдержать его. А теперь нужно дать отдых ногам.

Я с громким вздохом облегчения села на землю и вытянула гудящие ноги. Мы сидели молча и смотрели на костер, когда вновь прилетели вороны. Один из них подлетел ближе всех, из его клюва что-то выпало.

Хранитель поднял сверток и с улыбкой показал мне его.

Это был холщовый мешок, в котором оказались хлеб, сыр, немного вяленого мяса и вода. Я взяла немного хлеба с сыром и стала жадно есть.

Мысль о побеге не покидала меня ни на минуту. С вершины горы сбегать глупо, конечно. Это верная смерть. Следовало каким-то образом выяснить, когда и где Моран намерен переместиться, и подготовиться к этому.

Но как вытянуть хоть что-то из этого человека? Я перевела взгляд на Морана. Он ласково гладил ворона, затем что-то шепнул ему, и стая скрылась за горизонтом.

Какое-то время мы ели молча. Насытившись, я спросила:

— Где они взяли этот мешок?

Моран улыбнулся. Он так часто улыбался за последние полчаса, что это начинало смущать и настораживать.

— Они взяли это на кухне в Цитадели. Там всегда держат несколько таких мешков с провизией для подобных случаев, — ответил он.

— И часто бывают такие незапланированные путешествия? — спросила я.

— Я — Хранитель. Мне часто приходится бывать в самых разных местах. И кто сказал, что это путешествие было незапланированным? — произнес он и опять улыбнулся.

Я удивленно уставилась на него. Он вел себя непривычно. Хотя бы потому, что много улыбался. К тому же, я была пленницей, подозреваемой во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Он, по идее, должен был меня на привязи вести. А вместо этого кормит, песни слушает, улыбается.

— И для чего же это путешествие? — спросила я, пытаясь побороть смущение.

Моран проигнорировал мой вопрос и поднялся на ноги. Подошел к самому краю вершины и устремил свой взор на темное Пограничье. Глубоко вздохнул, раскинул широко руки и поднял голову, подставляя лицо прохладному ветру.

Я с интересом наблюдала за ним, ожидая, что сейчас он произнесет какое-нибудь заклинание или что-то вроде того. Но Хранитель молчал, лишь изредка громко вздыхая. Это был вздох…облегчения? Спустя долгое молчание Моран, наконец, повернулся ко мне.

Я взглянула в его лицо…и не узнала. Никогда прежде я не видела его таким. Глаза ярко сияли, складки на лбу разгладились, а уголки рта растянулись в легкой улыбке. В этот момент он выглядел счастливым, по-настоящему счастливым.

— Большинство людей, — спокойным голосом произнес Моран, указывая рукой на Пограничье, — боятся этого места. Так же, как и низин. Ведь там нет ни солнца, ни жизни, ни других людей, — он снова глубоко вдохнул и закрыл глаза, — но именно здесь я чувствую себя по-настоящему живым.