— А если кто из озорства ударит? — спросил Простодушный.

— С того виру возьмут большую, за беспокойство.

Потом младший покосился на меня.

— А чего вы про дома богов не спрашиваете? Обычно иноземные гости первым делом про них говорят.

Старший сплюнул и сказал что-то на живом языке. Я придержал коня и приказал запыхавшемуся Держко пересказать последние слова.

— Да он, фух, сказал, мол, учить молодого, фух, надо. Мол, глуп он еще. Вы же норды, а норды не строят дома для богов, фух, как и живичи.

Я вообще не понимал, зачем сарапы строят сольхусы, если любой может поднять голову и увидеть их бога. Зачем нужно запирать богов в домах? Разве боги не вольны ходить по земле и делать, что им угодно? Хочешь отблагодарить Нарла? Брось в морскую воду дар, окропленный своей кровью. Хочешь поблагодарить Фомрира? Убей тварь или врага, назови имя бога, и создатель фьорда порадуется твоей доблести. Хочешь воздать хвалу Скириру? Будь верен своему ярлу, чти законы.

Зато я вспомнил, что хотел спросить у живичей.

— Дома для богов вы не делаете. А жрецы у вас есть?

Живич пожал плечами.

— Нам они не надобны. Всяк может обратиться к богам, а коли не знаешь как, старшие подскажут.

Кто же тогда поможет Альрику? К кому идти?

За один день я услышал и запомнил немало новых слов в речи живичей. Само слово «живичи» звучало мягко и нелепо, будто за ним скрывались не люди, а жужжащие пчелы, которых прихлопнули толстым одеялом. А еще «сапоги» «терем», «чудище», «князь», «жирный». Некоторые — резкие, как удар топора, другие таяли, как сосулька на солнце, или вязли в зубах незрелыми яблоками.

И сейчас мы подъехали к «терем». Это высокий бревенчатый дом, который хотел дотянуться до облаков острием крыши. Я не видел зимы в Альфарики, может, она тут мягкая и влажная, как в Бриттланде, но такой дом трудно обогреть и трудно защитить. Наверное, поэтому в «терем» живут самые «жирные» живичи, показывают, что у них достаточно дров и людей для того, чтобы жить в таком доме. Как по мне, большая глупость. Лучше потратить серебро на богатое убранство, на украшения для жены, на крепкий меч для себя и сына.

В этом тереме жили очень богатые люди, потому как он возвышался даже над соседями, тоже немаленькими домами. Высокое крыльцо со ступеньками украшено резными столбами, где явно угадывались диковинные птицы, щедро переплетенные цветы и лозы, и казалось, если пройти чуть вперед, можно разглядеть спрятанную за сложными узорами тоненькую женскую фигурку. Но чем больше я всматривался, тем сильнее она пряталась.

— Кудава, — сказал старший из всадников и коснулся рукой столба, — хранительница дома.

— Мать, что ли? Хранительница ключей? — уточнил я, недоумевая, зачем мне имя какой-то женщины.

Надо было поспрашивать Держко, как тут принято приветствовать хозяев дома. Неужто у живичей бабы главные, как было у малахов? Хотя у приютившего нас Радобуда я такого не приметил. Да, женщины ели с нами за одним столом, но то был не пиршественный стол, и конечно, они могли сидеть с мужчинами.

— Нет. Богиня, что хранит дом, семью и детей.

Видимо, так живичи называют Орсу. Может, у нас одни и те же боги, только имена разные? Ведь Фомрира мы кличем тоже всяко: и богом-воином, и держателем меча, и убийцей Тоурга, и охотником на тварей.

Там же, на крыльце мы оставили принесенные дары и оружие, их на наших глазах положили в ларь, заперли на замок и передали ключ мне. Этот обычай пришелся мне по душе, хотя я понимал, что ключ-то может быть и не один.

Всадники передали нас с рук на руки юноше-карлу в дорогой рубахе из тонкой белоснежной ткани. Я никогда не видывал столь белой одежды и тут же захотел себе такую. Карл провел нас через несколько комнат, где я только и успевал крутить головой, разглядывая убранство, поднялся по лестнице и остановился перед резной дверью. Я пожал плечами, толкнул ее и едва не ослеп после полутьмы переходов.

Повсюду стояли свечи, которые горели так ярко, будто в горницу чудом занесли солнце да и оставили. На столе, вдоль стен в бронзовых подсвечниках… Везде. Причем свечи толстые, чуть ли не в три пальца толщиной, и за ними приглядывала девка-рабыня, бегала и снимала нагар, чуть только где замерцает огонек. Я знал, что Альфарики богат на меда и воск, но прежде никогда не видел столько свечей в одной комнате. Жирные, видать, и впрямь жирно живут.

За столом сидел шестирунный мужчина, видавший зим тридцать, в простой с виду рубахе, если не приглядываться к ткани, светловолосый, сероглазый, с курчавой плотной бородой и усами. Видный муж, поди, все девки Раудборга на него заглядывались, да и их матери тоже.