СОПКА, НА КОТОРОЙ СОШЁЛСЯ ВЕСЬ МИР

Солнышкин устало отсчитывал ступеньки: "Триста тридцать одна... Триста тридцать две..." Ноги его словно стали деревянными и, наверное, поэтому так тяжело стучали о лестницу. Но Васька подмигивал: - Солнышкин, здесь вертится весь мир! На этой сопке сошлись все меридианы! Солнышкину хотелось увидеть мир, и он терпеливо поднимался в гору. Наконец он переступил последнюю ступеньку и оглянулся. Далеко внизу, у подножия сопки, синел залив, по которому шли белые пароходы. За ним снова поднимались сопки. А дальше во все стороны разбегался и гудел сверкающий Тихий океан. В прозрачной дымке синели острова, и за горизонт скрывалось какое-то судно. О ноги Солнышкина тёрся ветер. По сопке сбегали вниз дома, а над Океанском кружили чайки. Солнышкин забыл про голод и неудачи. Он едва не заплакал от счастья и сиял так, словно внутрь ему ввинтили лампочку в тысячу ватт. И если бы у него были крылья, он сейчас закувыркался бы вместе с чайками. А за спиной слышался шум базара: - Штаны, покупайте штаны из Сингапура! Только одна дырочка на колене. Прокурил кубинской сигарой! И вдруг раздался Васькин бравый голос: - Свитер, свитер! Только что из Японии! Солнышкин удивлённо повернулся. Он хотел сказать, что свитер не из Японии, а из Сибири и что связала его бабушка. Но Васька подмигнул Солнышкину и снова закричал: - Только что из Японии, только что из Японии! Вокруг шумела торговля. Лысый старичок совал в руки Солнышкину старые ходики с кукушкой и приговаривал: - Бери! Сто лет куковали и ещё сто куковать будут! Мужчина в ватнике держал в руках банку с цветными рыбами. Солнышкин хотел было остановиться, но рядом появилась толстая тётка и закричала: - Попугай! Говорящий! Жаль, как родного сына, да деньги нужны! В клетке вертелся белый попугай с изодранным хвостом. А продавала его старая спекулянтка, потому что попугай выдавал все её тайны. Он и сейчас выпаливал её слова: "Загоню дурака! Доведёт до милиции! Загоню дурака, доведёт до милиции!"

Солнышкин так и не оторвался бы от этого зрелища. Но вдруг Васька крикнул кому-то: - Стёпа, здоров!
– и полез обниматься с рыжим толстяком.
– Здорово, здорово, Васенька!
– отвечал рыжий.
– Что делаешь?
– Продаю свитер!
– Ха-ха, твой товар - моя покупательница!
– сверкнул рыжий золотыми зубами.
– Давай жди!
– И он исчез в толпе.
– Свитер! Свитер из Японии!
– ещё громче затараторил Васька.
– Из Японии! Через несколько минут толстяк выбрался из толпы с маленькой седой женщиной.
– Бери!
– сказал он ей.
– Что надо! Из Японии.
– Ну нет, - сказала женщина.
– Это не японский, а из чистой сибирской шерсти. Будет подарок племянничку! Она отсчитала пять пятёрок, завернула свитер в газету и пошла к лестнице. Васька спрятал деньги в карман, хлопнул Солнышкина по плечу и подмигнул Стёпке: "Начинается весёлая жизнь".

ВЕСЁЛАЯ ЖИЗНЬ

– Куда теперь?
– спросил Стёпка.
– Туда!
– показал весёлыми глазами Васька вниз, на ресторан "Золотой кит", - Солнышкин хочет угостить старых моряков! Так ведь я говорю, Солнышкин? Он тут же спохватился: - Я не представил тебе моего друга. Знакомься, Солнышкин, это лучший матрос парохода "Даёшь!".
– Артельный, - подсказал Стёпка.
– Вся кладовая в наших руках!
– И он подбросил в руке звякнувшую связку ключей.

Солнышкин живо вспомнил пароход "Даёшь!", но Васька снова заговорил.
– Представляешь, - сказал он, - Петькин и Федькин не хотели пустить его даже к трапу! Стёпка возмутился.
– А человек в море хочет, в матросы!
– Да мы их - за борт, а его возьмём! И ночевать он сегодня будет в моей каюте.
– И Стёпка снова подбросил в руке связку ключей.
– В каюте?
– спросил осторожно Солнышкин, и сердце у него громко застучало.
– В моей!
– сказал Стёпка.
– И койки там подвесные?
– поинтересовался Солнышкин.
– Настоящие. Всё как в кино! Солнышкин даже не верил такому счастью. Между тем друзья подходили к старому, обшарпанному зданию, на котором было написано: "Золотой кит". Из подвальчика доносилась музыка. Пиликали скрипки, пищал кларнет, и крякал аккордеон.
– Так ты угощаешь нас, Солнышкин?
– спросил Васька и поставил ногу на ступеньку.
– Конечно!
– воскликнул Солнышкин и заглянул в дверь. Ему хотелось на славу угостить этих добрых моряков.
– Спасибо! Большое спасибо, Солнышкин!
– раскланялся Васька.
– Только тебе самому придётся нас подождать. Вечером гражданам до шестнадцати лет вход сюда воспрещён! Растерянный Солнышкин хотел было сунуть голову в дверь, но мрачный швейцар в чёрной ливрее и белых перчатках так решительно направился к нему, что Солнышкин отпрянул. А день уже подходил к концу. Накатились прохладные сумерки, и по всей бухте открыли глаза ночные фонарики. На кораблях зажглись огни. И в подвальчике, у ног Солнышкина, вспыхнул свет. У Солнышкина похолодели нос и уши. Он заглянул в окно и сквозь занавеску увидел своих друзей. Они сидели за столом у самого окна. Перед ними громоздились тарелки с бутербродами, а посреди стола стояли кружки с пивом.
– За удачу!
– сказал Васька и поднял кружку.
– За Солнышкина!
– хихикнул Стёпка, проглотив бутерброд с красной икрой. Солнышкин хотел уже стукнуть в окно и потребовать хоть кусок хлеба. Но тут за его спиной раздался укоризненный голос: - Ай-яй-яй, молодой человек... Солнышкин оглянулся. На него с доброй усмешкой смотрел невысокий старичок в морской форме. Солнышкин, краснея, отошёл от окна и сделал вид, что прохаживается. А между тем, пока он прохаживался, в подвале происходили следующие события. Стёпка допил последнюю бутылку пива и пробормотал: - Хочу спать, пошли в каюту.
– Сейчас, только закушу, - сказал Васька и ткнул по ошибке вилкой в толстую лапу артельщика.
– Ого-го!
– взвыл Стёпка.
– Этак ты меня ночью укокошишь якорем! Нужен ты мне, друг нашёлся! И когда Солнышкин в третий раз заглянул в окно, он увидел, как Васькина рука, на которой было написано "Дружба - закон моря", врезалась в Стёпкин глаз так, что по всему ресторану разлетелись искры. Один из бывалых моряков с криком "Полундра!" даже бросился заливать огонь пивом. А Васька и Стёпка тут же вылетели на улицу. Наверное, оба друга так и легли бы под ноги прохожим. Но навстречу им бросился Солнышкин, и они вдвоём повисли на его плечах.
– Солнышкин! Солнышкин!
– плакал Васька.
– Спаси меня, Солнышкин! Тону! Закон моря! Матрос должен спасать своего капитана. Слышишь, вода? Рядом и вправду булькало и плюхало, как в трюме. Это переливалось пиво в брюхе артельщика.
– Тону!
– кричал Васька.
– Тонешь, давно тонешь!
– раздался вдруг насмешливый голос. Сбоку подкатила милицейская машина. Из неё выпрыгнул молодой лейтенант, открыл заднюю дверцу и затолкал в неё обоих друзей, освободив Солнышкина от тяжёлой ноши.
– Спасём!
– сказал лейтенант.
– Обязательно спасем! И машина скрылась в темноте.

КАЮТА СТАРОГО РОБИНЗОНА

Солнышкин присел на порог и стал думать, где бы устроиться на ночлег. Как вдруг опять услышал голос: - Ай-яй-яй, молодой человек! И не стыдно? Он обернулся и увидел прежнего старичка в морской форме. Это был известный всем морякам старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч. Больше всего на свете он любил море. Отправляя в океан пароходы, он мечтал о кругосветном плавании. Но так и не смог за всю жизнь выбраться в путь. Его и теперь приглашали в плавание, но он показывал на свои галоши и говорил: - У меня теперь одно плавание. Мои старые баржи делают две мили в сутки. Одну из дому сюда, вторую - обратно. Звали его ещё Робинзоном потому, что жил он в старом доме один. Но вспоминали его на всех морях. Вывел в люди он многих моряков. А тех, кто мечтал о плаваниях и пароходах, старый инспектор узнавал за квартал.
– Ай-яй-яй, мечтали о море и чуть не попали в милицию?
– сказал Солнышкину Мирон Иванович.
– А вам какое дело?
– угрюмо буркнул Солнышкин.
– А я ищу матроса на судно, которое отправляется в кругосветное плавание. Только вежливого...
– Мне не до шуток, - невесело ответил Солнышкин.
– Тем лучше, - улыбнулся старик.
– Будем знакомы. Робинзон. Старый Робинзон...
– И он протянул руку.
– Солнышкин, - удивлённо ответил Солнышкин.
– Ну, вот и хорошо, Солнышкин. Разрешите мне пригласить вас в свою каюту. На моём корабле нет креветок и виски. Но голландский сыр, чашка чёрного кофе и мягкая постель всегда найдутся. Всё-таки Солнышкину везло! Робинзон заложил руки за спину, и они стали подниматься по сопке, на которой Солнышкин уже побывал сегодня с Васькой. Только вместо облака на ней сидела громадная луна, окружённая звёздами, и заливала всё жёлтым-жёлтым светом. Робинзон расспрашивал Солнышкина о его похождениях, и поэтому усталый Солнышкин не обратил внимания на тот удивительный факт, что они поднимаются вверх, а не спускаются к морю. Наконец они остановились у старинного островерхого домика, который возвышался на крутой скале и отбрасывал вниз большую тень. Робинзон показал на дверь: - Сюда!
– Щёлкнул ключом и сказал: - Каюта к вашим услугам! Солнышкин нерешительно вошёл в комнату. Не веря глазам, повернул голову влево, потом вправо, потом снова влево и снова вправо и восхищённо выпалил: - Вот это да! Комнаты не было. Под ногами лежала корабельная палуба. Напротив двери у единственного большого окна, смотревшего на бухту, был укреплён корабельный штурвал с отполированным колесом. Вместо окон в стенах были иллюминаторы. Над одним висел барометр, а рядом с другим спасательный круг, на котором было написано: "Один за всех". На полке рядом с книгами лежала подзорная труба и розовели морские раковины. С потолка свисали пальмовые листья. Одна стенка была сделана из пальмовых стволов, а топчан был накрыт шкурой медведя.
– Вот на этом судне и спасается старый Робинзон!
– подмигнул Солнышкину старик и подтолкнул его к распахнутому окну. Вся бухта внизу сверкала, и в темноте переливались разноцветные огоньки. В море над чёрной водой вспыхивал и гас свет маяка. Над ним светили громадные звёзды, и Солнышкину показалось, что он плывёт по далёким южным морям... Вдруг Мирон Иванович зашмыгал носом, посмотрел в окно, потом на барометр и скомандовал: - Задраить иллюминаторы, или через полчаса хижину старого Робинзона зальёт водой! Солнышкин с сомнением посмотрел на звёздное небо и собирался возразить, но тут же громадная капля щёлкнула его по носу и по стёклам забарабанил дождь. Солнышкин стал изо всех сил закручивать винты на иллюминаторах. Он так торопился, что не заметил, как на маленьком круглом столике появились сыр, колбаса и Мирон Иванович налил из термоса в чашки ароматного кофе. Через несколько минут Солнышкин с вымытыми руками сидел на медвежьей шкуре, потягивал вкусный кофе и собирался подумать о том, как хорошо всё устроилось. Но тут за стенами так забушевало, что весь дом задрожал и, казалось, покатился вниз. Наверху что-то треснуло, и по пальмовому листу побежала струйка. Мирон Иванович схватился рукой за голову, посмотрел вверх и крикнул: - Солнышкин! Аврал! В судне старого Робинзона пробоина! Солнышкин вскочил на стол, потом на подставленную табуретку, раздвинул листья и увидел в потолочной доске дырку, из которой выстрелил сучок. Солнышкин сунул в дырку указательный палец, но табуретка вылетела из-под его ног, и он повис в воздухе. Палец ныл, как зуб, в который доктор залез буром, но Солнышкин держался. Робинзон нашёл сучок, завернул в кусок старой тряпки и подставил Солнышкину табуретку. Солнышкин крепко вколотил сучок в дырку кулаком и спрыгнул.

– Молодец, Солнышкин, - сказал Робинзон, и они сели допивать кофе, которого стало от дождя вдвое больше. Буря всё усиливалась. Внизу трещали деревья, прыгали по сопке потоки. Сбоку, сквозь щель в стене, которую старый Робинзон не заделывал нарочно, посвистывал настоящий морской ветер, и теперь Солнышкину было так хорошо, как будто он потерпел кораблекрушение и вдруг оказался на острове в гостях у настоящего Робинзона. Глаза у него слипались, но он подошёл к окну с подзорной трубой и посмотрел вниз. Океан бушевал. На улицах города никого не было. Только у отделения милиции, под фонарём, приплясывали две какие-то странные фигуры. Издалека Солнышкин, конечно, не узнал Ваську и артельщика, которых лейтенант выгнал протрезвиться под бесплатный холодный душ. Солнышкин положил на место трубу, улёгся на шкуре и, хотя у него болел палец, уснул, как под хорошую корабельную качку. ...Солнышкину снились жуткие вещи. Ему приснилось, что его прямо на ходу поезда вытряхивают из мешка. Он вылетает в окно, катится по скалам и с громадной высоты падает в зелёное-зелёное море. На лету он с треском цепляется брюками за нос какого-то корабля, выскальзывает из них, а сверху раздаётся голос: "Ай-яй-яй, молодой человек..." Он приготовился ласточкой нырнуть в воду и открыл глаза. Над ним качал головой старый Робинзон: "Ай-яй-яй..." Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились.
– Крепкая была качка, - сказал с улыбкой Робинзон и похлопал рукой по спинке топчана.
– Видно, отслужил старина. Тридцать лет обеспечивал ночлег всем потерпевшим кораблекрушение. Ну, подъём, подъём! Солнышкин вскочил, высунул в открытое окно круглую, как яблоко, голову и зажмурил глаза. Сверкало солнце, приплясывало море, свистели птицы, а под окном потихоньку булькали ручейки. Он оделся, схватил ботинки, мешок и направился к двери. Но Робинзон надел на морщинистый нос очки и повернулся к нему: - Куда?
– Искать пароход, - сказал Солнышкин.
– А этот тебе не нравится?
– спросил Мирон Иванович.
– И команда получилась бы неплохая: Робинзон и Солнышкин! Солнышкину очень не хотелось обижать старика. Он ещё раз посмотрел на штурвал, на иллюминаторы, на окно, обращённое к заливу, и вздохнул: - Корабль что надо, да ведь он стоит на одном месте...
– Эх-хе-хе...
– усмехнулся Робинзон, - что верно, то верно. Всё на месте и на месте. Все уходят в море, а Робинзон живи один, волнуйся из-за них и шагай свои две мили в сутки! Он подошёл к большому глобусу, к которому были прицеплены белые бумажные пароходики, повернул его, и пароходики тоже завертелись и побежали по голубым морям.
– Что ж, прикрепим сюда ещё один пароход, - сказал старик.
– Пароход, на котором поплывёт Солнышкин. Потом он остановился у полки, взял что-то с неё, положил в карман кителя и вместе с Солнышкиным вышел из этой удивительной хижины.

ПРИВЕТ МИРОНУ ИВАНОВИЧУ!

На каждом шагу Солнышкин поворачивал голову то влево, то вправо, потому что из каждого переулка то и дело раздавалось: - Мирону Ивановичу привет!.. Привет, Мирон Иваныч! А рота курсантов мореходной школы приветствовала его хором, будто старый Робинзон был сегодня именинником и одновременно командующим парадом. Всё в городе после ливня было чисто, ярко и празднично. Пуговицы на кителе маленького сухонького Робинзона сверкали, как адмиральские ордена. Он переступал через лужи и весело помахивал всем рукой. Вдруг из-за поворота кто-то закричал: - Стойте! Стойте! Робинзон и Солнышкин повернулись. По улице босиком шлёпал весь мокрый Васька-бич. Брюки у него были закатаны, в руках он держал раскисшие туфли, а с его чуба и длинного носа срывались громадные капли.
– Мирон Иваныч!
– заныл Васька...
– Мирон Иваныч, помоги. Надоела эта тунеядская жизнь...
– Неужто?
– удивился Робинзон.
– Ей-ей, - заплакал Васька.
– Чем же тебе помочь?
– Дай мне хороший пароход!
– Так, так, - усмехнулся Робинзон, - ну, какой, например?
– Ну...
– замялся Васька, - чтобы боцман подобрей, а компот побольше. Васька забегал то с одной, то с другой стороны. Солнышкин смотрел на него с презрением.
– Ну что ж, с превеликим удовольствием, - улыбнулся Робинзон и пошёл с Солнышкиным дальше. Васька зашлёпал босиком сзади. Они прошли по набережной мимо чугунного забора, мимо громадного памятника, с пьедестала которого двадцатиметровый красноармеец в будёновке трубил победу Красной Армии на весь океан. Уже вдали поднялось важное океанское пароходство. И по улице, обгоняя друг друга, помчались на совещание капитаны, начальники и помощники начальников. В это время из-за угла появился кто-то громадный и громогласно сказал: - Батюшки! Вот это встреча! Мирон Иваныч! Солнышкин отшатнулся и увидел капитана, который был в два раза выше Робинзона. А фуражка на голове у него была такая, что налезла бы на голову двум капитанам вместе.

– Батюшки!
– сказал капитан и стал трясти руку старому Робинзону.
– Евгений Дмитриевич, дорогой, так мы, кажется, вчера виделись, улыбаясь, сказал Робинзон.
– Даже точно виделись.
– Неужели?
– удивился капитан. И тут состоялся разговор, от которого Солнышкин весь взмок, а чубчик у него застыл от волнения.
– Евгений Дмитрич, вы помните топчан в каюте старого Робинзона?
– начал старый инспектор.
– Конечно. Как же, как же! Разве можно забыть?
– воскликнул капитан и вскинул руки, сверкнув золотыми нашивками. Мужественное лицо его стало добрым и внимательным.
– Да, да! Я ещё провалился тогда. И подзорную трубу помню. Я ведь в неё увидел мачты своего парохода! А помните, как я затыкал пальцем дырку от сучка в вашем потолке? Помните?
– И он захохотал.
– Я тогда чуть не проткнул крышу!
– Ах, Евгений Дмитрич, - сказал Робинзон, - конечно, помню. А сегодня на этом месте спал ещё один мореплаватель и смотрел в подзорную трубу на мачты вашего парохода... И он показал глазами в сторону Солнышкина.
– Так где же он?
– засуетился капитан и стал оглядываться вокруг себя, будто потерял иголку и никак не мог ее найти.
– А, вот он! Да какой красавец, прирождённый моряк! При-рож-дён-ный! Немедленно выписывайте направление на пароход.
– Но он ещё молод, - сказал Робинзон.
– Ничего, это я всё улажу. Жду, жду, - сказал громовым голосом моряк и побежал на совещание. Это был капитан парохода "Даёшь!" - Евгений Дмитриевич Моряков.
– Ну вот, Солнышкин, вот и всё, - сказал маленький Робинзон и грустно подмигнул. Через полчаса он выписал ему направление на судно и, когда Солнышкин уже собрался бежать, остановил его. Он достал из кармана маленький бронзовый компас и протянул Солнышкину.
– Возьми, - сказал Робинзон.
– Мне его подарил один старый моряк. Он говорил, что, если у человека в жизни всё правильно, стрелка компаса показывает точно на север - так держать! Если же нет, то она начинает выписывать кренделя. Может быть, это сказка. У меня он всегда показывал на север, а жил-то я, наверное, не очень правильно. Но всё-таки возьми... Потом он вытащил из кармана пятирублёвую бумажку, дал Солнышкину и весело сказал: - Когда-нибудь рассчитаемся! А ещё через минуту он с самым серьёзным выражением лица выдавал направление Ваське-бичу к самому доброму боцману.

А ФУРАЖКУ НУЖНО СНИМАТЬ!

Солнышкин летел навстречу морю и кораблям. Он бежал так, что лужи, как птицы, разлетались из-под его ног. На щеках у него будто выросло по красному яблоку. До слуха Солнышкина вдруг долетело чиканье ножниц, стрекот машинки, и он вспомнил, что не мешало бы зайти в парикмахерскую. Он остановился под вывеской, дождался звонка, подошёл к креслу и стал рассматривать себя в зеркале. Уж теперь-то он пошлёт бабушке фотокарточку! Но тут в зеркале появилась вытянутая физиономия в капитанской фуражке.
– Пересадите его, - сказала физиономия и растянулась, как тесто.
– Я бреюсь только у этого мастера. Солнышкин повернул голову и хотел возмутиться. Он тоже хотел стричься у хорошего мастера. Но тут появился другой парикмахер и, как артист, пропел Солнышкину: - А я вам не нравлюсь? Прошу, очень прошу! И Солнышкин согласился. Не потому, что парикмахер ему понравился, а просто Солнышкин не любил обижать людей. Капитан даже не поблагодарил его и плюхнулся в кресло прямо в фуражке. К нему тотчас подлетел мастер в белом халате. Он был такой чистенький, что на щеках у него отражались бухта, пароходы со спасательными кругами и мелькали быстрые чайки.
– У вас чудесный загар!
– с подчёркнутым восхищением затеял разговор мастер.
– Вы, наверное, только что из Индии?
– В Африке тоже жарко, - уклончиво ответил капитан.
– А-а-а, - с любопытством протянул парикмахера - так вы из Африки? Ну, как там в джунглях? Капитан почему-то промолчал, а мастер замурлыкал и стал взбивать в чашечке пушистую мыльную пену.
– Что вам, молодой человек?
– пропел, как артист, второй мастер.
– Под бокс, - сказал Солнышкин и посмотрел на себя в зеркало. Теперь сзади него стояла маникюрша и жевала булку, а сбоку отдыхала детский мастер. Она только что стригла очень упрямого мальчишку и поэтому всё ещё хваталась за сердце.
– А в джунглях свирепствуют львы, - вдруг сказал капитан.
– Нет антилоп хватают слона и глотают с бивнями! Второй мастер так удивился, что открыл рот и машинкой начал стричь Солнышкину нос. Солнышкин дёрнулся, и мастер стал извиняться.
– Нет слона - хватают автомобиль! "Глупые шутки", - подумал Солнышкин, но промолчал.
– Потрясающе!
– сказал первый мастер. Капитан снова замолчал. Тогда мастер стал намыливать капитану подбородок. Махал кисточкой он так, чтобы не испачкать капитанскую фуражку. Поэтому мыльные хлопья отлетали в сторону. Ляп!
– и кусок пены залепил Солнышкину глаз. Солнышкин сердито утёрся. Ляп!
– и пена повисла у него на носу.
– Ну, знаете...
– не вытерпел Солнышкин.
– Фуражку надо снимать!
– Что?
– спросил капитан. Все мастера испуганно примолкли.
– Фуражку в помещении надо снимать, - сказал Солнышкин.
– Это знают даже первоклассники!