Все застыли в ожидании. Что же произойдёт? Маникюрша от растерянности вместо булки затолкнула в рот резиновую грушу от пульверизатора, а детский мастер по привычке, как ребёнку, протянула капитану для успокоения бутылочку из-под одеколона.
– Что?!
– заорал капитан.
– Ну, знаете ли... Извините! Плавали - знаем! выкрикнул он, натянул фуражку ещё глубже и с намыленными щеками выскочил на улицу.

ДОБРЫЙ БОЦМАН ШАХРАЙ

Солнышкин быстро забыл о происшествии в парикмахерской и подходил к пароходу. Уже издалека он увидел нечто необыкновенное: вся палуба "Даёшь!" была облеплена моряками. На причале тоже стояла толпа, а на каком-то сторожевике матросы забрались даже на мачты. Все смотрели на трап парохода "Свежая камбала", по которому гордо поднимался Васька-бич.
– Васька, неужто на работу?
– кричали отовсюду.
– Разумеется, - отвечал он и размахивал направлением, которое выписал ему старый Робинзон. Все смотрели на Ваську. Поэтому никто на пароходе не заметил Солнышкина. Один только матрос Петькин оставался равнодушным, но он удил камбалу и ничего не видел вокруг. Солнышкин взбежал по трапу и взобрался на гору пустых ящиков из-под макарон.
– Поразительно, честное слово, поразительно!
– удивлялся капитан Моряков.
– Курица медведя снесёт, - сказал Петькин. Между тем Васька, помахивая рукой, поднимался по трапу, и нос его улавливал сладкий запах компота. Он уже видел вкусные блины, мягкую постель, тёплый уголок в подшкиперской, где можно будет отоспаться во время работы, и думать не думал, какую шутку сыграл с ним старый Робинзон. Васька шёл с направлением к доброму боцману Шахраю. Но ведь на флоте было два Шахрая! Младший был добряк и филон и не прочь дать храпака. Зато у старшего при виде лодыря и бездельника кулаки увеличивались по крайней мере в пять раз.
– Где боцман?
– спросил Васька у вахтенного.
– А вон, - кивнул вахтенный. Васька двинулся вдоль стенки, и тут его длинный нос столкнулся с крючковатым носом Шахрая-старшего.
– Ко мне?
– спросил Шахрай.
– Не... не...
– заикаясь, затряс головой Васька и стал пятиться.
– Стой!
– крикнул Шахрай и бросился вдогонку. Ему позарез нужны были матросы. Но Васька уже бежал по палубе к борту. А на пароходе "Даёшь!" всё увеличивалась толпа, и судно медленно покачивалось. Там уже надеялись увидеть Ваську в робе, но вдруг раздался пронзительный крик, и растрёпанный Васька-бич выскочил на нос "Камбалы". За ним грохотал сапогами старый Шахрай.
– Не уйдёшь!
– пропыхтел боцман и схватил Ваську за обезьяний галстук.
– Уйду!
– отчаянно крикнул Васька и, выдернув голову из галстука, прыгнул за борт.
– Лучше гибель, чем Шахрай! Боцман схватил его за туфлю, но Васька заорал и сиганул вниз, в мазутную воду, на которой качались отражения облаков.

– Утонул! Убился!
– заволновались кругом.
– Васька убился!
– Не, не утоп!
– с досадой сказал Шахрай и запустил Ваське вдогонку туфлю, которая осталась у него в руках. Все перегнулись через борт и смотрели в глубину. Скоро там появилось белое пятно, и через минуту вынырнул Васька. На голове у него, как берет, лежала медуза, а изо рта торчал пучок морской травы.
– Пф, пыф, - плевался Васька, - пф, помогите! Стёпа, друг, помоги!
– А ты вот так, вот так, - показывал рыжий Степан своему товарищу и размахивал в воздухе руками. Но это Ваське не помогло. Он не умел плавать. И вдруг над толпой что-то со свистом пронеслось. Это Солнышкин схватил ящик и швырнул вниз. Васька ухватился за него. И тут рыжий артельщик заорал: - Оставь! Оставь, говорю! Ящик два с полтиной стоит!
– Не бойся, уплачу, - с достоинством сказал Солнышкин. И все повернулись к нему, а Васька добрался на ящике до берега, вскарабкался на причал и скрылся в дырке забора.

НЕОЖИДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

– Солнышкин! Явился? Великолепно!
– сказал капитан Моряков и похлопал его по плечу.
– Герой, настоящий матрос! Все заговорили: - Молодец! Тут капитан сердито нахмурил брови и повернулся к артельщику, у которого кривые ноги сразу сделались колесом.
– А ваше поведение, ваше поведение мы ещё разберём. Не помочь утопающему, позор!
– И хотя сам он презирал Ваську, но выполнение морских законов считал святым долгом.
– Явился, - злобно прошипел Стёпка Солнышкину и стал расталкивать толпу.
– Ну что ж, Солнышкин, сейчас мы тебя к кому-нибудь определим, - сказал Моряков.
– Ко мне!
– звонко предложил маленький, с острым носиком радист Перчиков.
– Конечно, ко мне! Он вообще отличался гостеприимством, а новый матрос сразу же пришёлся ему по душе. Солнышкин пошёл за Перчиковым в каюту. Каюта была чудесная: слева стояла двухэтажная койка, перед столом, вделанный в палубу, вращался великолепный стул, а за иллюминатором слышался плеск волн. Солнышкин был готов обнять Перчикова, но тот стеснялся подобных вещей. Он заторопился: - Ну, теперь за работу! Грузить продукты. И они вышли из каюты. Навстречу им уже мчались Петькин и Федькин с ящиками на плечах. А с палубы доносились крики артельщика. Он бегал и суетился. Вечером пароход должен был отправиться на Камчатку, а сделать достаточные запасы артельщик вовремя не успел. Подъёмный кран опустил на палубу груду ящиков. Солнышкин бросился к одному из них, но Степан широко расставил ноги: - Этот не трожь. Солнышкин бросился к другому. Но артельный только ухмыльнулся: - Ишь, сарделек захотел? Половину слопаешь! Солнышкин поставил ящик и собирался сказать, что, во-первых, лопают свиньи, а во-вторых, он не такой обжора, как Степан. Но за его спиной раздался громовой вскрик: - Ба-тюш-ки! Опять сардельки! Да куда вы их? Лопнете - придётся хирурга вызывать!
– И мимо, качая головой, прошёл капитан Моряков. Следом за ним шли три штурмана. Моряков торопился в пароходство, больше он ничего не сказал, но артельщик сразу прикусил язык. Солнышкин взмок. Вместе со всеми он носил ящики и муку, и теперь из его рубахи можно было печь пирог: мука на спине превратилась в тесто. Но он этого не замечал. Он бегал по трапам, таскал с Перчиковым в холодильник бараньи туши, пока на палубе вдруг снова не зашумела толпа. Солнышкин отёр лицо, просунул голову в толпу. Сзади, положив ему руки на плечи, стоял Перчиков, и они услышали потрясающую новость: полчаса назад "скорая помощь" увезла из пароходства капитана Морякова. Произошёл редчайший в медицине случай: у сорокалетнего капитана неожиданно обнаружилась младенческая болезнь - корь! Перчиков хотел от удивления всплеснуть руками, но они прилипли к спине Солнышкина. Команда заволновалась. Солнце уже стояло в зените, до вечера оставалось немного времени. Как быть без капитана? Вдруг все повернулись к трапу. У Перчикова покраснел нос, а рыжий артельщик захихикал и потёр руки.
– Хе-хе!
– сказал артельщик, и его толстые ноги стали выбивать твист. Хе-хе, вот это капитан! Вот с ним мы заживём! И сарделечки он уплетает будь здоров. По трапу с чемоданчиком в одной и с клеткой в другой руке поднимался новый капитан. В клетке вертелся бесхвостый белый попугай, который показался Солнышкину очень знакомым. Что касается капитана, то тут не было никаких сомнений: сегодня утром Солнышкин так мило беседовал с ним в парикмахерской.
– Вот это повезло!
– Артельщик бросился к капитану: - Счастливы приветствовать! Но капитан прошёл мимо.
– Плавали - знаем!
– сказал он. Потом он выпучил глаза на Солнышкина, потёр небритую щёку и стал подниматься к себе в каюту.

ПЕРВАЯ КОМАНДА ПЛАВАЛИ-ЗНАЕМ

Боцман парохода "Даёшь!", седой, крепкий Бурун, последним подошёл к трапу. Уже за несколько шагов он стал присматриваться к следам, оставленным капитанскими сапогами. Он плавал со всеми капитанами и точно знал, кто как ставит ногу. Сейчас он увидел кривой и неровный след.
– Что?
– испуганно спросил Бурун.
– Плавали-Знаем?
– Да!
– ответил Перчиков.
– Ну, всё! Начинается веселое плавание! Имени нового капитана никто не знал. Весь флот звал его по кличке Плавали-Знаем. Кто бы ни обращался к нему с советом, что бы ему ни говорили, все слышали от него один небрежный ответ: "Плавали - знаем". Знаний у него было с гулькин нос, но важности хватило бы на сто капитанов. И, говорят, капитаном он стал только из-за своей важности. Когда на экзаменах ему задавали какой-нибудь вопрос, он так важно отвечал: "Плавали - знаем", что старым профессорам становилось неловко спрашивать его и они в смущении ставили ему пятёрки. Но боцман Бурун знал его лучше всех преподавателей, поэтому он и почесал себе затылок. Солнышкин тоже сощурил глаз. Такая перемена обещала ему мало хорошего, но он не привык унывать. Тем более что он был на палубе настоящего корабля и корабль уже готовился к отплытию. И едва он об этом подумал, в рубке появился Плавали-Знаем и крикнул в микрофон: - Машинисты, заводи примус! Палуба, по местам! Боцман бросился на бак. Солнышкин за ним, сзади побежали Петькин, Федькин и Стёпка-артельщик с куском сардельки во рту. Через несколько минут на палубе всё было как в бою: поползли цепи, загрохотали якоря. Бурун шумел на артельщика: - Брось сардельку, держи трос! Солнышкин изо всех сил тянул мокрый и толстый канат; от лебёдок шёл пар и дым, как от подбитых танков, и пароход потихоньку отваливал от причала. Оставалось убрать последний трос, когда на причале раздался спокойный голос:

– Стойте! Стойте! Из-за пакгауза вышел доктор Челкашкин с чемоданчиком в руке.
– В чём дело?
– спросил строго Челкашкин, так что все притихли, и посмотрел на часы.
– До отхода ещё ровно две минуты. Плавали-Знаем молчал.
– Я спрашиваю: почему убрали трап?!
– сказал Челкашкин.
– Явились после меня и хотят, чтобы я ждал медицину!
– закричал Плавали-Знаем.
– Во-первых, явился я вовремя! Во-вторых, я спасал человека, и, в-третьих, я не собираюсь бегать впереди вас стриженым бобиком!
– Что?!
– спросил капитан, и щетина у него на подбородке стала вдвое длиннее.
– Трап, - показал Челкашкин пальцем. Боцман побежал на помощь, но Плавали-Знаем крикнул: - На место! Не сметь!
– Ах, даже так!
– возмутился доктор.
– Ну ладно! И вдруг он разбежался, вскочил на трос и быстро побежал по нему, помахивая чемоданчиком. На палубе не успели даже мигнуть, как он перелез через борт.
– Вот так, - сказал Челкашкин и улыбнулся.
– А с ним, - он показал наверх, - мы ещё поговорим.
– И тут же отправился к себе в лазарет. В это время из-за угла, запыхавшись, выбежали три молодых красивых штурмана. Они отвезли Морякова в больницу и теперь отчаянно размахивали руками. Но пароход уже уходил из бухты.

РУКУ НА ДРУЖБУ, СОЛНЫШКИН!

Наступила ночь. На небе высыпали тысячи звёзд, и все отразились в воде. Пароходик бежал по ним, как петух по зерну. Солнышкин стоял на самом носу парохода. Сзади пароход догоняла луна, и Солнышкину казалось, что сам он - тугой, наполненный парус. Мешало только тесто, которое начало подсыхать на спине, и поэтому пришлось спуститься в душ. Там уже приплясывали Петькин, Федькин, плюхался толстый Степан. Солнышкин еле пробился к душу, и тугие горячие струйки забарабанили по спине. Но через минуту ему стало совсем тесно. Он повернулся боком и увидел, что артельщик вроде бы увеличился в объёме. Он хотел повернуться поудобнее, но деться было некуда. От горячей воды артельщик разбухал, как сарделька.
– Ого!
– сказал Солнышкин.
– Что? А ну-ка, вали отсюда!
– прикрикнул артельщик, шлёпая себя ладонями по мокрому брюху. Солнышкин поглядел на артельного исподлобья.
– Не слышал?
– зашипел артельщик.
– Да я тебя... Но не успел договорить - в душевую вошёл боцман Бурун с берёзовым веником под мышкой.
– А-а, опять тут артельщик разоряется!
– сказал он.
– А ну-ка, хватит! Дай людям после работы помыться. Артельщик поплёлся к двери. Солнышкин снова забрался под душ, и старый Бурун принялся хлестать его веником. Это было особенно приятно после длинной дороги и всех событий, которые свалились на голову Солнышкина. Наконец всё утихло. Поблёскивая вымытым лбом, Солнышкин направился в каюту. На пороге его встретил Перчиков и протянул новенькую тельняшку: - Держи! Глаза у Солнышкина загорелись.
– Ух ты, вот это да!
– Бери, надевай, - сказал Перчиков и сам засиял от удовольствия. Когда Солнышкин просунул голову в тельняшку и рассмотрел себя в зеркале, Перчиков вдруг озабоченно спросил: - Слушай, Солнышкин, а почему Плавали-Знаем так сердито на тебя смотрел? И что у тебя случилось с артельщиком? Солнышкин забрался на верхнюю койку, которую, понятно, Перчиков уступил ему, и рассказал всё по порядку. В каюте стоял приятный полумрак, за бортом бежали волны; Перчиков ремонтировал какой-то радиоприёмничек, и от света ламп носик его тоже светился, как радиолампочка. С каких-то неизвестных берегов в каюту доносились попискивания азбуки Морзе, долетала тропическая музыка, и Перчиков посмеивался над приключениями Солнышкина. Но когда тот рассказал о случае с милицией, о встрече в парикмахерской и о последней стычке в душевой, Перчиков задумчиво сказал: - Да, тебя могут ждать неприятности. Но ничего, мы тебя в беде не оставим.
– И протянул вверх руку: - Руку на дружбу, Солнышкин! И хотя Солнышкин сам не собирался давать себя в обиду, он с радостью пожал мужественную руку Перчикова.

ПЕРВЫЙ ПРИКАЗ БРАВОГО КАПИТАНА

Ночь прошла спокойно. И Солнышкин начал утро в самом боевом настроении. Под плеск волн он сделал на палубе зарядку, под крики чаек встретил солнце. Оно выкатилось из-за моря и полетело ему навстречу. Потом Солнышкин позавтракал куском хлеба с маслом, настоящим флотским чаем и теперь в раздевалке ждал команды боцмана.
– Федькин! Петькин!
– крикнул Бурун, влезая в сапоги.
– За мной! Солнышкин, за мной! Но тут в коридоре раздались тяжёлые угрюмые шаги, и у раздевалки остановился Плавали-Знаем. Правая рука его была в кармане, а левая поглаживала густую щетину и ощупывала подбородок.
– Солнышкин, за мной!
– процедил он сквозь зубы. Все переглянулись. А Солнышкин помрачнел и с тяжёлым предчувствием зашагал сзади. Он медленно сжимал кулаки и готовился к бою. Он думал, что сейчас его ждёт какая-нибудь страшная работа. Ну ничего! Он себя покажет! Он докажет, что такое настоящий человек. Плавали-Знаем остановился у своей каюты, снял грязные сапоги и, открыв дверь, сказал: - Сначала надраить их, потом побрить меня!
– И он злорадно посмотрел на Солнышкина.
– А потом накормить моего индийского попугая. Ясно? У Солнышкина на лбу воспламенились пятна.
– Я не чистильщик и не парикмахер. Я матрос! Но из-за двери раздался важный голос: - Плавали, Солнышкин, знаем. Настоящий матрос должен выполнять все распоряжения своего капитана. Солнышкину ничего не оставалось делать. Он со злостью схватил сапоги и пошёл на палубу. "Тоже нашёл себе слугу, - подумал он и швырнул сапоги, как кота, сожравшего на кухне сметану.
– Я тебе начищу, я тебе покажу, какой я слуга!" И он пнул их ногой, как бешеного пса, который располосовал новые брюки. Потом он их начал драить так, что щетина разлеталась из щётки. "Вот так я тебя буду брить", - приговаривал Солнышкин. Но чем больше он злился, тем ярче сверкали сапоги. Настроение у Солнышкина стало исправляться, и мысли пошли веселей. "Что бы такое ему подстроить?
– подумал Солнышкин.
– Как отомстить?" Но ничего придумать ему не удалось, и он отнёс сапоги к капитанской каюте. Но тут в дело вмешался артельщик Степан. Он отсиживался в каюте и курил папиросы "Казбек", целую пачку которых купил в "Золотом ките". В тот самый момент, когда Солнышкин ставил сапоги, он выглянул из каюты.
– Хе-хе, - захихикал Степан.
– Вот сейчас я ему подстрою. Сейчас Солнышкину нагорит!
– И как только тот отошёл в сторону, он подкрался на цыпочках к капитанской каюте и опустил в сапог горящую папиросу.
– Ну что, долго я буду ждать?
– раздалось в эту минуту за дверью. И через порог в носках шагнул Плавали-Знаем. Он втиснул одну ногу в сапог, потом сунул вторую и тут же завертелся и заревел, как пароходная сирена: огонёк прилип к самой пятке. Полкоманды бросили работу и понеслись наверх, прыгая через ступеньки. Плавали-Знаем вертелся на одной ноге и выл: "У-у-у!" Наконец он сдёрнул сапог, и, увидев папиросу, заорал: - Солнышкин! Где Солнышкин?
– А вот Солнышкин, - услужливо подскочил артельщик. Солнышкин растолкал всех и протиснулся в середину.
– Это что же, вредительство?
– сверкнул глазами Плавали-Знаем и протянул сапог.
– В чём дело?
– спросил Солнышкин.
– А вот в чём.
– И Плавали-Знаем вытряхнул из сапога окурок "Казбека".
– А я при чём?
– спросил Солнышкин.
– При чём Солнышкин?
– выступил вперёд Перчиков.
– Постойте, постойте!
– сказал Бурун и взял папиросу.
– "Казбек"! Да ведь их курит у нас один артельщик.
– Кто?
– спросил Плавали-Знаем.
– Артельщик, - подтвердили все.
– А-а, так это ты?
– зашипел Плавали-Знаем.
– Я нечаянно, я думал - это урна, - сказал артельщик, но сапог со всей силой шлёпнул его по самой макушке, как по мишени.
– Ну что, теперь побреемся?
– деловито спросил Солнышкин.
– По местам! По местам!
– заорал Плавали-Знаем и в одном сапоге заковылял на капитанский мостик. Бриться ему уже не хотелось.

ПРЕСТУПНАЯ ХАЛАТНОСТЬ КОКА БОРЩИКА

Теперь Солнышкин мог заниматься настоящей матросской работой. Он закатал рукава тельняшки и вместе с боцманом драил палубу. Он так старательно натирал её шваброй, что даже видавший виды Бурун удивлялся: - Вот это да! И он сразу же доверил Солнышкину поливать палубу водой из шланга. Шланг был новенький, вода из него била тугой прозрачной струёй, во все стороны разлетались сверкающие брызги, за бортом кричали чайки, и Солнышкин опять был такой радостный и счастливый, что ему захотелось послать фотокарточку бабушке. Он вымыл всю палубу, струёй сбил с бортов пыль и даже облил спасательные круги, так что они засветились как новенькие. Потом он вымыл две грузовые машины, которые стояли у трюмов и плыли на Камчатку. Рабочий день подходил к концу, и Бурун, присев на трюм, удивился, что больше не случилось никаких происшествий.
– Странно, - сказал Бурун, - просто странно. И в этот самый момент вверху, над капитанской рубкой, появился Перчиков с антенной и молотком в руках. Бурун насторожился. Именно на том месте, на поручнях, у боцмана сушились самые лучшие тряпки и висело самое красивое пожарное ведро. Перчиков отодвинул их и, напевая, стал прикреплять антенну.