Шрифт:
И все в стихах. Нелегкая планида стихотворца.
В сердцах захлопнул тетрадку, на обложке которой красовалось выведенное игривыми завитушками название «Девичья игрушка».
Таких у Ивана было две. Одна потолще, куда записывал все без исключения свои срамные вирши. А в этой, тонкой, помещал лишь особенные творения, нынешней его поездки касаемые. Так и различал их по толщине.
Сунул опальную рукопись в саквояж.
Вдохновения нет как нет. А чем бы заняться? Сна – ни в одном глазу. Словно кофею крепкого напился.
– Хоть бы ты, Проша, чего путного подсказал, – обратился он к крылатому приятелю.
Ворон глубокомысленно вздел клюв к потолку.
– Dr-rink!
– Ты думаешь? – поразился предложению выпить, исходившему от питомца: тот обычно не одобрял Ваниных попоек.
– Пить хочу! – объяснился Прохор. – Дубина стоер-росовая! И жр-рать тоже!
Охти!
И впрямь, как же это он прошляпил?! Поилка и кормушка в клетке пусты-пустехоньки. Непорядок.
Мигом спроворил угощение для пернатого. Благо птахам, не в пример человеку, немного надобно.
С умилением понаблюдал, как лихо Прохор расправляется с едой и питьем. Прямо самому перекусить захотелось. Так, что даже сбегал вниз и испросил себе у бодрствующего Селуянова тарелку жареной капусты с рыбой.
Насытившийся ворон благостно взирал на утирающего рот господина копииста.
– Бар-рона пр-ризови! – вдруг изрек носатый оракул.
– Чего? – переспросил поэт.
– Бар-рона, грю! – рассерженно гаркнул Прохор. – Довер-рься бар-рону!
А ведь и верно! Как же это он о немце позабыл? Уж сколько раз выручал Ивана бравый офицер. Авось и в этот раз чем подсобит.
– Голова! – похвалил он приятеля.
Ворон церемонно раскланялся.
– Постр-рой качели! – протрубил он в спину удалявшемуся хозяину. – Непр-ременно качели постр-рой!..
Ходила девушка во храм Оракул вопрошати, Узнать, чем можно ей себя от бледности спасати.А день-то какой славный выдался! На небе лишь малые легонькие тучки, гонимые куда-то несильным, ленивым ветерком. Солнце старается изо всех сил, лия на землю щедрое тепло. В воздухе уже явственно пахнет весной. Снег просел, сделался водянистым. Из такого сподручно катать снежных баб да лепить снежки.
Да, эвон ребятня уже и опробовала. Возвели детишки друг против дружки две ледяные крепостцы, поделились на противоборствующие армии и давай супротивника ядрами из снега осыпать. То-то славно, то-то весело.
Одна сторона была будто бы пруссаками, а иная – российским доблестным войском. «Пруссаки» пока что побеждали. Яростным градом их снежков они разбили угловую башню «русских», и готовились к атаке. Но тут неожиданно россияне предприняли отчаянный маневр.
Не взирая на «артиллерийские» залпы они пошли на штурм. Двое хлопчиков взяли за руки за ноги третьего – поменьше да полегче – раскачали его да и метнули прямехонько через вражью стену. Малыш удачно перелетел препятствие и, мягко приземлившись, тут же вскочил на ноги и принялся крушить оборонные сооружения «пруссаков». Те пытались сладить с неугомонным, да где там.
И вот уже одна, за ней и вторая брешь пробиты в неприступных стенах немецкой фортеции. Русские войска, воспользовавшись растерянностью неприятеля, ворвались внутрь и молниеносно закончили дело, начатое юным героем.
Вскоре вражья крепость была сметена с лица Земли. А представители еще недавно враждующих ратей, обнявшись, унеслись шумной стайкой прочь. Обсыхать да отпаиваться горяченьким.
«Вот так бы все войны на Земле заканчивались», – подумал Иван. – «Хотя, впрочем, лучше бы их и не было вовсе».
Но какая-то мысль, связанная с игрой ребятишек, саднила в голове, никак не желая окончательно оформиться. Крепость. Стены. Ядра. И отчего-то Прохорово: «Качели построй»…
Господин барон находился в явной и глубокой прострации. Сидел за столом туча-тучей, глядя пред собой ничего не видящими оловянными глазами и механически покручивая длинный ус. Пудреный парик съехал набок, в мундире также просматривалась небрежность – пуговицы, обычно с немецкой аккуратностью и педантичностью застегнутые, нынче тоскливо поглядывали на пустующие петлички.
На приветствие, повторенное Иваном несколько раз кряду, офицер ответил не сразу. Сначала вперил в посетителя глаза, явно не узнавая его. Потом взор немца постепенно начал проясняться, и вот уже с уст слетело привычное:
– Scheiвe! Дерьмо!
У поэта брови полезли вверх. Само собой, он понял, что ругательства относятся не к нему. И все же получить такое вместо приветствия – явный моветон.
– Что-то случилось, сударь? – поинтересовался он участливо.
– Случилось? – в ярости грохнул кулаком по столу барон, так что чуть столешница не проломилась. – Да уж!