Выпучив глаза, я вскочила и вцепилась бледными пальцами в дерево столешницы. Стоило бы дать уверенное опровержение, но по офису потекли переговорчики, и я буквально видела, как из сплетен формируется ужасный голем, от которого я совсем скоро сильно пострадаю.

— Не отшивай его так быстро, а! Пусть немножко походит такой лаааасковый, — Регина надула губки, изображая умиление, и я, не издав ни звука, снова осела на стул, пряча свое красное лицо от коллег.

Пока любительница распускать слухи шла к своему рабочему месту, пританцовывая от радости, я судорожно хватала разные предметы на своем столе, пытаясь навести порядок там, где никогда (никогда!) не бывало бардака.

Только, очевидно, этот самый бардак был сейчас в моей голове.

***

После того, как на мой корпоративный телефон пришло третье сообщение от Гордеева, мне все же пришлось вылезти из-за стойки. Прихватив для вида папку с черновиками и не обращая внимания на шепчущихся коллег, я прошла через весь офис и с тяжелым сердцем поднялась наверх.

На втором этаже всегда царила некоторая изолированность. Здесь было мало жизни. Только работа. Я поежилась от того, как явно ощущалась эта разница с вечно жужжащим первым этажом. Может быть, я не такая уж скучная, раз мне нравится проводить время среди задорных и болтливых коллег, а не в этой атмосфере делового снобизма?

И, похоже, даже холодному Гордееву тут не особо уютно, раз он постоянно слоняется по нашему зоопарку.

Я робко постучалась в дверь кабинета и, получив разрешение войти, открыла дверь.

— Садись, — пробурчал Никита Дмитриевич, сидящий в своем кожаном кресле. Он вперил в меня жесткий взгляд, и я мысленно приготовилась обороняться.

Я прикрыла дверь и тут же ощутила, как в кабинете невыносимо холодно. Заметив, как я потерла ладонями голые руки, покрывшиеся мурашками, Гордеев на миг смягчил взгляд и, поднявшись, захлопнул окно.

Он кивнул на стул, и я присела, прилежно сложив ладони на коленях.

— Зачем вы меня позвали? — спросила я, натянув на губы дежурную улыбку.

— Почему ты не подыграла?! — тут же вспыхнул мужчина.

— В чем? — искренне не понимала я.

— Ты забыла, о чем мы договорились в пятницу? — Никита Дмитриевич мерил кабинет широкими шагами, всем телом выказывая свое недовольство. — Не могла изобразить дружелюбие?

Можно подумать, ему самому было знакомо дружелюбие. Нельзя постоянно кричать на людей, а потом вдруг стать паинькой, жаждущим преданной дружбы.

— Ты выставила меня идиотом! — продолжал пыхтеть Гордеев, — Теперь все будут думать, что я пытаюсь через тебя подобраться к новой должности!

Оно, конечно, так и было, да только Никита Дмитриевич еще не знал, что никто в офисе даже не подумал о новом филиале и горячем месте его руководителя.

— Там внизу думают совсем о другом, — пробормотала я, отведя взгляд в сторону.

Мой неоднозначный тон не остался незамеченным. Гордеев остановился и присел на стол прямо передо мной.

— Они не поняли, чего я хочу? — уточнил он, боясь, что коллеги раскроют его истинные намерения в моем отношении.

— Не поняли. Не переживайте, Никита Дмитриевич, — я нервно хихикнула и покосилась на дверь.

— Это хорошо. И зови меня просто Никита. На «ты». По крайней мере, пока я не уеду в новый филиал, — тон просто Никиты потеплел, и мужчина даже слегка расслабил узел галстука. Бедняга, он так переживал за свою репутацию, и еще не догадывался, какие слухи отплясывают с уст на уста на первом этаже.

Я неловко улыбнулась, но ничего не сказала, и тогда, мужчина, конечно, понял, что не все так радужно.

— Погоди, — в голосе Гордеева ощутимо возросло напряжение, и я невольно вжалась в стул, — О чем же тогда все подумали?

Я затрясла головой, не желая говорить это вслух, но парализующий серый взгляд уже сканировал меня насквозь и, чтобы скорее закончить эту пытку, я выпалила на одном духу:

— Они думают, что ты в меня влюблен!

На одну бесконечную минуту в кабинете повисла ужасающая тишина. Я слышала, как за окном свистит ветер, которого еще с утра не было, и в нем отчетливо различался плач по бедной скучной Аллочке, которая ввязалась в огромные проблемы.

Гордеев как-то холодно рассмеялся и, глядя прямо на меня, расстегнул пуговки на манжете голубой рубашки. Он закатал сначала один рукав, потом проделал то же самое со вторым. Ощущая грядущее наказание, я плотно сжала губы и внимательно следила за тем, как при аккуратных движениях – резких, но удивительно четких – перекатываются мышцы предплечий, как выделяются сухожилия на запястьях, как выпирают голубоватые вены.

Один вид красивых мужских рук – достаточно сильных, но не перегруженных избытком мускулатуры – подарил мне легкое эстетическое опьянение, и я даже немного расслабилась, позволив губам расплыться в глуповатой улыбке.