— Нет, серьезно. Дочурке уже двадцатник, и что? Где кавалеры? Где безрассудства, положенные ей по праву юности? Забытыми мужскими носками под дочерней кроватью даже не пахнет. Непорядок…

— Про носки тоже — «фу». К чему ты клонишь, солнышко? Телись уже!

— Если позволишь, я сам отвечу на свой вопрос. Лет пять уже продолжается вся эта канитель. Пять лет амурных похождений, более или менее успешных, а чтобы их стушевать — столько же лет шпионских фокусов, успешность которых моя теория ставит под сомнение.

— Благодарю за деликатность, но скорее шесть, чем пять, — Алена скромно потупилась, после чего показала мне длинный язык. — Вдруг это принципиально для твоей теории…

— Тем паче, — бесстрастно кивнул я. — При всей конспирации, трудно было не дать отцу повода для подозрений. А когда у него появляются подозрения, ты знаешь, как он поступает. Хочу сказать: знаешь, как он действует внутри семейного круга — не будем сейчас об инородцах…

— Предположим, не знаю, — воспротивилась сестра. — И как он действует?

— Лично мне известны два сценария: один для эпизодов повесомее, другой для всякой ерунды. Есть кое-что на свете, друг Алена, что мнится ему важным, какой бы кривой меркой эта важность ни измерялась. Коснись дело таких вещей, и он пойдет до упора, не считаясь с ценой: докопается до сути, извлечет мораль, припрет тебя к стенке и огласит свою отцовскую волю. Кончается это всегда одинаково: либо так, как нравится ему, либо так, как никому не нравится…

— Никому, включая меня, — некстати вставила сестрица.

— И второй сценарий. Если, по мнению отца, предмет не стоит его внимания, тогда — все просто: зажигай сколько влезет, пока сам не выдохнешься. Или пока не повзрослеешь, что почти то же самое. Можешь кутить по ресторанам неделями, можешь с байкерами по ночной Ходынке гонять, можешь полстолицы затащить в постель — ему плевать. Глянет, поморщится и отвернется. Дескать, чего не вижу, того и не знаю… Эдика не напоминает? Только он, бедняга, о подобном знать опасается, а отец… как выразиться-то поточнее… брезгует…

— Какая-то лажовая теория, — Алена глубокомысленно почесала в ухе. — Что мы имеем? Имеем гребаную страшилку. Будто бы полная летопись моих искрометных подвигов давно лежит у батюшки под сукном. Спрашивается, нужно ли мне напрягаться по этому случаю? Оказывается, что нет, не нужно. На самом деле, все пучком. Можно расслабить булки и не париться. И почему же, интересно? А потому что все мои завихрения ему, видите ли, до лампочки… Так, что ли, выходит?

— Гуманитарные науки ужасно на тебя влияют, — заметил я вскользь. — Нахваталась словечек в своих университетах… Еще немного, и без специального переводчика мы с тобой не обойдемся. Или придется перейти на английский.

— We fucking should be closer to our common people, bro, — заявила сестра. — With the mob you need to speak in its language… Так я правильно все уяснила? По-твоему, увлечения дочери занимают папулю меньше, чем выступление наших гимнасток на Олимпиаде? Давеча он только что молнии не метал…

— В случае отца — вполне вероятно, — подтвердил я. — С его, прошу прощения, шкалой ценностей никто из нас в подлинности незнаком. Того малого, что знаю я, вполне достаточно, чтобы не стремиться освоить остальное. А ведь мне, наследнику идеи, кое-что из этого он даже пытался привить в свое время… Крошка сын к отцу пришел… и свихнулась кроха…

Алена уже докурила и теперь с тихой ненавистью смотрела на пепельницу, которая мешала ей привольно развалиться в кресле, разбросав руки по подлокотникам. Я снова пришел на помощь и устранил проблему. Стянув кроссовки и белоснежные носки, упавшие на пол там, куда привело их земное тяготение, сестра приняла полулежачее положение и разместила босые ступни на поверхности столика. Как всегда, я едва удержался, чтобы не пощекотать ее розовые подошвы — уж такой, признаться, дурашливый рефлекс они во мне обычно вызывали.

— Предположим, ты прав, — сказала Алена, внимательно разглядывая свои стопы и любуясь тем, как ловко шевелятся на них пальчики. — Я так не думаю, но предположим. Пусть моя личная жизнь у папеньки на тридесятом месте, и его не сильно волнует, с кем конкретно я кувыркаюсь в постели. Только легче от этого не становится. Приоритеты вечными не бывают: сегодня все выглядит так, а завтра не замедлит перевернуться с ног на голову. Напомню, о чем идет речь: мне нравятся девчонки. И, если что, загвоздка будет не в том, что я встречаюсь не с тем перцем, с каким надо бы, а в том, что я трахаюсь не с той половиной человечества. Перца можно заменить другим, если он кого-то не устроит, а вот насчет человечества мои вкусы подменить трудновато. И не сегодня завтра в глазах отца это может сделаться проблемой…