Я вышел во двор и увидел, как Жоржик запрягает лошадей в телегу — решили его везти обратно в Красный Коммунар, там была больничка.

— Ну как так может быть?! — воскликнула Нюра.

Я подошел к девушкам, которые как раз пили на завалинке кофий.

— Вполне может быть, — сказал я, — цепочка совпадений. После того, как воробьи нагадили на него, он отмылся в бочке с водой, а нужно было идти в баню. Бани у нас нету. Вот запах и остался.

— И что? — не поняла Люся.

Все уставились на меня.

— А то, что все мыши и крысы, видимо, на этот запах так реагируют. Вот и нападали на него.

— Да не может такого быть! — возмутилась Нюра, — сказки рассказывай.

— А почему тогда в конюшнях хозяева вешают труп сороки под потолком?

— Суеверия, — фыркнула Люся.

— А вот и нет! — пожал плечами я, — труп сороки выделяет какие-то вещества, которые отпугивают ласку и куницу.

— Враки! — не сдавалась Люся.

— Мы на уроке природоведения изучали, — сказал я (хотя я точно не знал, как этот предмет назывался в школе, может биология, а может как по-другому).

Но девушки не стали поправлять меня, а наоборот — задумались.

— Аааа… вот ты где! — сказал Гудков, увидев меня во дворе, — смотрю, ты уже выздоровел?

— Не совсем. Но уже ходить потихоньку могу.

— Тогда сходи к Сомову и скажи ему, что мы сегодня в пять часов в клубе для сельской молодёжи будем агитлекторий проводить на тему «Исторический ли факт — гонение на христиан при Нероне?». А потом Нюра с девушками проведет беседу «Женщина и религия». И в это время парни будут свободны. Так он может подойти, и мы все вместе подумаем, как коммуну организовывать и колхоз. Понял?

— Понял, — сказал я.

— Но Макар, Гена ещё болен, — вступилась за меня Клара.

— Ничего страшного, Кларочка, — хрипло сказал я, — одну ведь работу делаем. Борьбу с отжившими идеологиями постоянно вести среди населения надо. Болеть некогда.

И я пошел в село.

На самом деле, мне нужно было поговорить с Сомовым, раз я Серафиму Кузьмичу пообещал.

Погода начала налаживаться. Солнышко припекало, стало даже жарковато. В прозрачном воздухе носилась паутина, деревья стояли почти голые, но кое-где еще желтела листва. Пахло грибами и опавшими листьями, после спёртого воздуха моего временного жилища, дышалось легко и свободно.

До двора Сомова я добрался довольно быстро и вошел внутрь.

— Герасим Иванович! — закричал я.

— Что случилось? — из дома вышел хозяин.

— Нам надо поговорить, — сказал я и посмотрел на Серафима Кузьмича, который стоял между нами.

— О чем? — удивился Сомов, но сразу же лицо его посветлело, — А, так ты же из агитбригады? Это Гудков тебя прислал?

— Да, — сказал я, решив, что легче начать издалека, заодно и задание начальства выполню, — сегодня в пять часов в клубе будет лекция Зубатова, а затем Нюра останется для беседы с девушками. А с парнями Гудков предлагает обсудить, как вы будете организовывать коммуну и колхоз.

— О! Хорошее дело! — расцвёл Сомов, — тогда передай Макару, что я буду. Обязательно буду! Да, молодец Гудков, молодец. Хорошо, как удумал! И Лазарь придёт, только опоздает немного.

— Понятно, — ответил я, мучительно раздумывая, как сообщить Сомову секрет прадеда. Вчера я продумать и отрепетировать не смог, заболел, температурил, а сегодня Гудков времени не дал.

— Ну ладно, паря, беги тогда к своим, а я пойду в поле, — кивнул мне Сомов и приготовился уйти.

Серафим Кузьмич взволнованно взглянул на меня и рыкнул:

— Да скажи же ты ему!

— Сейчас! — брякнул я на автопилоте.

— Что ты говоришь? — обернулся ко мне Герасим Сомов.

— Герасим Иванович, я вам ещё кое-что сказать должен, — замялся я, но решил импровизировать, раз так.

— Чего?

— Мне нынче сон приснился. Странный, — начал я торопливо, — приснился ваш прадед, который просил передать, что у вас во дворе зарыты деньги от вашего отца, деда и прадеда.

— Бред сивой кобылы! — возмутился Сомов, — пьяный, что ли? А ещё комсомолец!

— Скажи ему, что, когда он был маленьким, у него была деревянная лошадка, которую звали Манюша! — взволнованно сказал Серафим Кузьмич.

— Он много про вас говорил, — скороговоркой продолжал я, — например, в детстве у вас была деревянная лошадка, которую звали Манюша…

— Я не знаю, откуда ты узнал это. Может баба моя сказала, но ты меня на арапа не возьмёшь, паря, — с еле сдерживаемой угрозой в голосе сказал Сомов, — иди-ка ты по-хорошему отседова. Я только из уважения к Гудкову сейчас тебе рёбра не пересчитал!