Шрифт:
— Хорошо, — усмехнулся я и, не удержавшись, съехидничал, — а что, у вас ещё много кладов припрятано?
— Да не в кладах дело, — ничуть не смутился Герасим, — это же от прадеда весточка. Тут главное, что он ко мне обозвался! Ради такого можно что хочешь!
Серафим Кузьмич, который весь наш разговор торчал рядом и слушал, аж прослезился.
— Хорошо, — серьёзно сказал я, — если ещё ваш прадед приснится — я сразу скажу.
Я вышел из дома под звёздное небо, провожаемый хозяином аж до ворот, и еле-еле распрощался с ним. Он ушел в дом, а меня тут же нагнал Серафим Кузьмич с сердитым вопросом:
— Сколько он тебе дал?
— Ну ты смотри! — возмутился я, — мне что, прямо тут пересчитывать?
— Да нет, — уже тише сказал Серафим Кузьмич, — это я так. Интересно же.
Я пожал плечами и поёжился от ночной сырости.
— Ты как завтра придёшь, расскажи, — попросил призрак и добавил, — и слушай, там возле забора он хочет выгребную яму переносить. Так ты скажи ему, пусть лучше справа от черешни её обустраивает. А там, возле забора, ещё мой дед табак выращивал. И такой хороший табак у него родил, ни у кого на селе такого не было. Причём самое интересное, что именно на этом месте. А у Гераськи я посмотрел — не табак, а насмешка одна. Курам на смех только.
— И как я ему скажу? — рассердился я, — опять сон мне приснился, да?
— Да. Давай так, — обрадованно кивнул головой дед.
А я психанул:
— А не часто сны мне такие вещие снятся?! Так не бывает! Ты что хочешь, чтобы меня на костре сожгли?
— Сейчас не сжигают на костре, — сказал Серафим Кузьмич, правда неуверенно.
— Ну, значит, на опыты заберут, один чёрт, — фыркнул я. — Нет. Это всё слишком подозрительно. Я не буду больше этого делать.
— Ну пожалуйста. Гена, — тихо попросил Серафим Кузьмич. — Ты — единственная возможность передать весточку правнуку. Знаешь, как это тяжело, годами, десятилетиями жить возле своих родных, смотреть на них, а ни обозваться нельзя, ничего.
Он тяжко вздохнул. Мне стало жаль старика. Действительно, это ужасно.
— Скажите, Серафим Кузьмич, а вы что делать можете? — спросил я.
— В каком смысле что делать? — заинтересовался он.
— Предметы двигать можете?
— Могу, но смотря что. Бумажку могу. Щепку могу. Монету уже не могу. И очень недолго, — ответил Серафим Кузьмич.
— Вот и отлично, — улыбнулся я, — значит будете общаться с правнуком хоть каждый день.
— Как?! Что ты задумал?! — заволновался, запричитал призрак.
— Я сделаю и подарю вашему правнуку спиритическую доску, — пожал плечами я.
* Псалтырь, Псалом Давида 36, кафизма 8–11.
** Библия, Иоанна 1-е, глава 3, стих 15.
Глава 14
Я сидел на завалинке и мрачно смотрел на облако, похожее на клок грязной шерсти. Настроение было ни к чёрту.
Вчера вечером я так воодушевился тем, что помогу общаться двум родным душам — Серафиму Кузьмичу и Герасиму Ивановичу, что ночью спал от силы несколько часов, а то всё сидел, мастерил доску. Сделать я её решил усреднённо, на манер «Скрижали небесного оракула» и спиритической доски Уиджа, в каком-то сериале в прошлой жизни видел, уже точно не помню в каком именно.
В общем, я нашел во дворе подходящую деревяшку, немного обрубил её топором, затем нанёс сверху слово «ДА», а внизу «НЕТ». Слева написал «ЗДРАВСТВУЙ», справа — «ПРОЩАЙ». Ближе к центру двумя рядами я написал буквы алфавита, а ниже — цифры, от нуля до девяти. Пирографа (электровыжигателя) у меня не было, поэтому я поступил просто: процарапывал генкиным перочинным ножиком необходимые буквы и цифры, затем осторожно заливал в царапины обычные школьные чернила. Дело было муторное, медленное, но в результате вышло неплохо.
— Зачем ты делаешь это? — проворчал Енох.
— Это доска, с помощью которой Сомовы смогут разговаривать, — ответил я, взял маленькую щепку и принялся придавать ей форму стрелки.
— «… Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят…»* — буркнул Енох и отвернулся.
— Это ты к чему сейчас? — спросил я не прекращая орудовать ножиком.
— Ничего хорошего из этого не выйдет!
— Почему?
— Если бы Господь хотел, чтобы мёртвые и живые общались, он бы позволил это, — процедил Енох. — «Так и при воскресении мёртвых: сеется в тлении, восстание в нетлении…»**
— И что? Мы же с тобой общаемся, — пожал плечами я и принялся закрашивать чернилами щепку.
— Вот увидишь, ничем хорошим это не закончится! — выпалил Енох, замерцал и исчез.
— А я причём? — я посмотрел в пустоту, зная, что он меня слышит, — я дам им возможность разговаривать, а дальше пусть уже сами.
— Это искушение! — не выдержал Енох и появился опять передо мной.
— Енох, — вздохнул я, — так исходя из твоей логики, и детей рожать не надо, вдруг из этого ребёнка преступник потом вырастет!