— А что всё Горяну да Горяну, — Кощей проплакал.

— Зато ты царь, — Горян напомнил, похлопав Кощея по черепу. — А я так, Змей летучий.

— Алёша, — Кощей теперь на меня уставился. — Заведи хоть ты какую-нибудь нормальную бабу здесь. Мне без разницы, как её будут звать — хоть Рада, хоть Гостята. Главное, будет кому собрать нам на стол. Как в прошлый раз, ещё до битвы — хорошо сидели же!

— Жена не прислуга, — Горян снова принялся поучать Кощейку.

— Я сам женат уже много веков, хватит мне указывать, — Кощей обиделся.

— О, кстати, вспомнил, Мара говорила, что ей не хватает разнообразия в её семейной жизни. Предложила её выпороть.

— Кому, тебе?

— Тебе, мужу, — я на всякий случай с себя всё перевёл. — Сказала, чтоб я намекнул тебе. Вот я и… намекаю.

— Да она меня убьёт.

— Ты же бессмертный.

— В том то и дело, будет убивать, а я даже не подохну.

— Он свою жену боится! — Горян рассмеялся.

— Вы все её боитесь! Вы все! — Кощей подскочил, тыкая пальцами. — Ты, ты и… — он замолчал, показывая на место, где сидел раньше Воднейшество. — Эх… — только и сказал и сел обратно. — Давайте, что ли, уже помянем Водяного, раз есть чем.

Мы разлили настойку. Выпили. Посидели молча. Горян в тишине первый начал.

— А всё ж таки, Кощей, это не дело — жену бояться. Ну я её боюсь, Алёша боится тоже. А ты муж, тебе нельзя.

— Ай, отстаньте!

— Так и будешь бегать по бабам, с которыми тебе не страшно, а твоё счастье семейное ждёт тебя за этим барьером.

— Она же Смерть! Все боятся смерти!

— А ты не бойся.

— Алёша, так на чём мы там остановились, — Кощей решил сменить быстрее разговора тему. — Когда уже придёт-то кто-нибудь, кого мы там спасали из селянок?

— Никто не придет. Мне не надо никакой здесь бабы, здесь духу человеческого не будет.

— Ты чего так?

— Не хочу, да и утратил вид человеческий. Не могу обратиться.

— Да из нас сейчас никто не может! — начал успокаивать меня Кощей. — Вон Горян обратился, потому что его туша в дом не пролезет, а так… время дай себе, вернётся способность!

— Может, мне и не надо! На что мне человеческая рожа? А про женщин… Вон Кикимора одна на болоте воет. Куда её? Приведу её сюда, пусть живёт со мной.

— Уверен ты, Алёша? — Горян нахмурился.

— Ну… куда-то действительно её надо, — проскрипел Кощей. — Обещали же друг другу! Не подводить же нам Воднейшество!

— Алёша? — ещё раз спросил Горян, игнорируя Кощея. — Ты точно заберёшь её себе?

— Твоих сто штук, Горян, сложнее было б размещать, а уж Кикимору куда-нибудь пристрою.

— Смотрю, хорошо что я не помер. Жёны бы мои были при полном пригляде!

— А как же! — Кощей оживился. Дескать не боись, Горянка, помирай. — Да мы бы пополам их с Алёшей поделили!

— И Мара бы кормила их по одной своей летающей тварюге.

— Да я б забрал со всем официозом!

— Кощей, а это твоя нога?

Он сразу смолк. Посмотрел на ногу.

— Да нет, наверное это от какой-то гадины. Может, даже и не нашей, иноземной.

— Да не! То нога лося! Или волчья лапа? — Горян всё шутит, а я раздумываю, что все твари эти издохли в огне. А это были мои волки и мой лось…

— Да вам не всё одно? — Кощей отбивается. В конце концов он кость оторвал, оглядел внимательно, приладил на место.

— Дома поправлю. Будет как родная. Меня Мара снова заткнёт в бочку с мёртвой водою, а там обрастут кости мясом… — он чихнул неудачно и весь рассыпался.

— Ой, Кошейка разлетелся! — Горян взмахнул по воздуху руками.

— Да пущай валяется, не сильно жалко, — я заметил.

Баюнка кость подобрал и начал грызть.

— Э, брось, Баюнка, брысь! Не грызи эту гадость! — я кость отобрал. — Кощей, а это, кажись, действительно твоя!

— А сильно надо, чтоб были его кости? — спросил Горян, пока мы Костейшество вместе собирали.

— Да я почём знаю? Ну наверное сколько то надо, чтоб были именно его, нельзя же из совсем чужих костей собрать того же самого Кощея?

— А Кощейка, что скажешь? Косточка вот эта нужна иль не нужна?

— Вы мне друзья иль нет? Поможете собраться?

— А мы что делаем?

Мы как смогли, его собрали. Он сразу же домой поковылял. Мы вышли проводить. Смотрим вслед, как он идёт до ступы.

— Красавец! — Горян ему вслед смеётся. — Добрый молодец, ничего не скажешь! — Горыныч руку на плечо мне положил, сказал мечтательно. — Эх, Алёша, жаль, его сейчас не видят его бабы! Они бы обомлели!