– Не трогайте меня, – сиплю еле слышно, но мужчина лишь ухмыляется, блеснув глазами. – Мне хол-л-лодно…

Отрывает кусок изоленты и клеит мне на губы, убив последнюю надежду уболтать Любу дать мне свободу.

– Какая же ты зануда, деточка… поверь мне, я и убить могу, подруга. Думала, ты уже давно это поняла, а ты тупая, как пробка. Я же сказала, в третий раз ты не выберешься.

Я шмыгаю носом. Мне становится все страшнее.

– Съезжу домой ненадолго, – говорит она им. – Приму душ и посплю немного. Не выпускать ее ни при каких обстоятельствах. Понятно?

И им все понятно. Сальный кивает и повернув ко мне голову, растягивается в противном оскале, не предвещающем ничего хорошего.

– Можете делать с ней все, что вздумается, – бросает она уходя. – Мне все равно…

Легкий кивок. Он доволен. Липкими блестящими глазами проходит по мне. Губы кривит, превращая лицо в ужасающую беспощадную маску.

Нет, нет, нет.

Я хочу закричать, чтобы она не оставляла меня наедине с ними, неизвестно, что придет им в голову, но издаю лишь пустое мычание. Запястья уже зудят от бесконечных попыток выбраться из оков туго стягивающих веревок.

И все, что мне остается, когда она равнодушно уходит, пялиться в черную стену из камня, лишь бы не смотреть на него.

Он же не тронет меня, не тронет. Это она просто напугать хотела, правда же, правда…

Он делает шаг ко мне.

Резкий хрипящий выдох.

Я веду оголенными плечами, и онемение расползается по коже. Когда меня сюда волокли, я отбивалась. И моя джинсовка слетела, а кофта порвалась. Люба повязала мне ее поверх груди узлом, но я чувствую себя полностью раздетой.

Тело прихватывает сильнейший озноб. И я будто снова ныряю в ледяную прорубь. С головой.

Мне не выбраться.

Ухожу под лед.

В подвале пахнет сыростью, плесенью, и затхлостью. Не знаю, сколько мы уже здесь. Вечность. Во рту собирается железистый привкус, когда я до боли прикусываю губу и зажмуриваю глаза.

Холодно… жарко… холодно… жарко….

Представляю море. Соленоватый ветерок, щекочущий лицо. И пальчики на ногах зарываются в мелкие горячие песчинки. Мне хорошо, мамочка. Все хорошо.

Вдох. Выдох.

А он делает еще щаг…

Хрипло кашляет и смеется.

Шаг.

Он пугает меня.

Тошнота накатывает.

Он только пугает меня.

Слезы по щекам – это просто капельки морской воды. Это океан, разбушевавшиеся от сильного ветра. И как же он прекрасен.

Я слышу пение чаек.

И этот шум… это волны бьются о берег.

Пшшшш…. Шшшшшш…. Шшшшшшшш…..

Вдох. Выдох.

Еще шаг…

Пожалуйста, не приближайся…

Шшшшш…..

Бум!

Шшшш….

Бум, бум, бум!

Я дергаюсь, но глаз не открываю. И когда крики становятся громче, и когда до меня долетают обрывки фраз.

– Варь, Варя… посмотри на меня… маленькая…

Родной вкусный запах. И любимое лицо перед глазами, когда я приподнимаю отяжелевшие веки. А может, это все видение.

– Смотри на меня, смотри, – Антон сдергивает с губ изоленту, пальцами нежно проводит по щеке, рвано дыша. – Смотри на меня. Ты в порядке? Маленькая моя…

А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.

Ты нашел меня, нашел. Ты пришел. Спас меня…

И я люблю тебя.

– Ааааа…

Мой крик тонет в темноте, когда один из амбалов поднимается, со всей силы выбивает о его спину стул, который разлетается на мелкие щепки.

Антон падает на пол. Он лежит около моих ног и не подает признаков жизни.

Тишина.

Полная тяжелой тягучей надежды.

– Что вы наделали? Что вы наделалии?! – хриплю сквозь слезы. – Не трогайте меня, не трогайте! Антон! Антооон! Очнись, Антон!

Тишина давит.

Она болезненна.

– Ааааа! Антон!

И его глухие стоны.

Удар, удар, удар.

Бум!

– Не прикасайся к ней! – я не знаю, как Антон вновь поднимается, как он находит силы чтобы отбиться. – Не смейте… – хрипит он. – Не прикасайтесь… хоть пальцем тронете – убью!

Будто во сне вижу, как вырубает одного из них, как ударяет второго.