Еще через десять минут звонок. Беру телефон в надежде, но все рушится.

Раскалывается на части.

– Антон Дмитриевич, здравствуйте, – раздается в трубке.

У меня тут же сердце сжимается, так что кричать охота. Это Андрей, мой безопасник. Я поставил его следить за Варей, возможно, поэтому не побоялся отпустить ее одну. Но просил звонить в крайнем случае. А точнее – если ей будет грозить опасность. После того, что вытворяла Люба, я не могу поступить по-другому.

Мне также известны остальные перемещения и действия малявки, но доклад приходит письменно раз в неделю. А тут звонок.

Значит, дело крайне важное.

У меня холодок бежит по спине. Странное предчувствие.

– Говори.

– После гонки Варвара направилась на ближайшую автобусную остановку. Я поехал следом. Но вместо автобуса она села в машину к Любе.

– Чего???

От потрясения больше ничего вымолвить не могу.

– Они уехали, а я отправился за ними.

– И куда? Говори быстрее…

– Мы повернули на дорогу, ведущую в коттеджный поселок, я следил за ними не отрываясь, но позже… потерял их из виду. Там была абсолютно идентичная машина, с такими же номерами… Думаю, меня намеренно сбили со следа.

– Что? Почему сразу мне не позвонил?! – бормочу, делая шаг.

– Извините, Антон Дмитриевич…

Еще шаг. Шаг. И еще. Расплывчато. Сжимая кулаки до боли.

Ближе к двери, выталкивая непослушное тело. Выталкивая воспалённые мысли, крутящиеся по кругу.

Спасу. Спасу. Спасу.

Я спасу тебя, моя девочка.

Спасу…

***

Варя

Разлепляю глаза, а темнота не исчезает. Я на стуле сижу, в помещении стоит легкий сумрак, мои руки связаны.

– Люб, давай поговорим… – облизываю пересохшие губы. В голове гудит. По вискам долбит. – Пожалуйста.

– Не наговорилась еще? – со смешком бормочет. – В тачке только и трындели.

Ну, это сложно назвать адекватным разговором. Люба гнала, как ненормальная, машину кидало из стороны в сторону, а на мои жалобы она лишь отшучивалась:

– Ой, прости, подруга, я только недавно научилась водить. Да все в порядке. В порядке… мы выживем. Я – точно. Насчет тебя, еще, подумаю…

Мне было больно на нее смотреть, она тоже под сильнейшими эмоциями совершенно не соображала. Заманила меня обещанием, что все объяснит насчет своей сережки в его постели, что все это просто до смешного недоразумение. И в попытке все выяснить, я села в машину. Ни единой секунды не возникло ни малейшего подозрения, что что-то пойдет не так. Я должна была понимать … должна была… после всего, что она мне сделала… но я не понимала. Я отключила разумные доводы.

Глупая. Какая же я глупая.

Когда дело касается Антона я совершенно перестаю думать. Я теряю себя. Теряю свою душу. Теряю свой разум.

Мне натерпелось найти всему оправдание.

Я желала услышать, что он только со мной.

Только мой.

Он никогда не был с ней.

А все увиденное на мосту – мираж.

Но говорила она о другом. О том, что никогда не сдается, о том, что все, чего она хочет, принадлежит ей. Так было всегда с самого детства. Всего, чего пожелает…

И что она не прощает.

Никогда.

До больницы она меня не довезла. А я не сразу сообразила, сама находясь в состоянии аффекта от случившегося ранее, просто наблюдала, как пейзаж ночного города постепенно сменяется незнакомыми улицами.

Я осознаю, что и не сядь к ней машину, она бы нашла способ забрать меня. С самого начала было понятно, что она не остановится.

Я всегда ей мешала. Была помехой под ногами.

Я все равно оказалась бы здесь.

Это конечная точка.

Последняя остановка для нас с ней.

Что бы не произошло дальше, как бы не развернулись события – больше мы с ней не увидимся.

– Люб, пожалуйста… отпусти меня, – делаю еще одну попытку. – Что ты собираешься делать? Держать меня тут вечно? Какие твои планы? Ты же не можешь убить? Меня хватятся, ты это понимаешь? Меня будут искать!

А в ответ слышится только ее злобный отрывистый смех. Он отражается в стенах эхом, звучит, как заклинание.

– Ты же не хочешь моей смерти… нет, конечно, нет… ты не хочешь…

Волосы взлохмачены, а глаза пустые, холодные. Она кажется сумасшедшей. Чокнутой. Ведьмой. Она выкрикивает проклятия.

Я не могу умереть. Я не могу оставить папу.

– Рот ей заклей, – приказывает она мужчине, который до одури меня пугает. – Слышать ее голос больше не могу. До трясучки ненавижу эту мразь.

Весь в шрамах, и с жуткой сальной ухмылкой на лице, когда он касается меня – перед глазами жизнь проносится.

Последние ее мгновения.

Да и второй не лучше, еще более мрачный, хоть и не смотрит на меня, вызывает отвращение. Выглядит опасным. Хищным.