Проснувшись Эд взглянул на часы. Было почти пять. До ужина оставался час, может чуть больше, но вставать с постели он не собирался. Он вдруг задумался, почему ему досталась такая маленькая комната. Ведь его кровать стоит под небольшим, вытянутым окном, а напротив, стол, где навалена куча книг, кистей, красок. Встроенный в стену шкаф. И все это в крохотной комнате. Но он не может упрекнуть себя в том, что не пытался расширить свои владения. Над кроватью он развесил, наверное, сотню полароидных снимков, на которых были лес, закаты и рассветы, милые моменты с друзьями, любимые места в городе. А на противоположной стене, в углу за дверью нарисовал сосну, совсем еще молодую. Эйдан нарисовал бы и тот сахарных клен, который пока не подчиняется его руке. Мысль о дереве снова вернула его в утренний лес и спокойствие. Мальчишка лениво поднялся с постели и двинулся к шкафу. На полу лежала папка, с которой он был на поляне. Достав набросок, Эд внимательно разглядывал его, а затем беспощадно смял и бросил в урну под столом. Снова не так. Что ж, он пойдет опять.

Телефон в кармане завибрировал, и он впервые за весь день вспомнил о его существовании. Это было сообщение от Дэнни, его подруги. Эд снова лег в кровать, и уставился в экран.

от: Дэнни

Вечер у тебя фиговый. Если хочешь, могу влезть в окно после девяти.

от: Эди

Спасибо Дэн, но не нужно. К нам заявился отец, так что мама будет не в духе еще неделю. Я удивлен, как он вообще помнит о сегодняшнем дне. Наверное, напоминание поставил или его помощница мисс-тупая-дура напомнила.

от: Дэнни

Она не такая тупая, если вспомнила.

от: Эди

Хочу, чтоб он уехал и на этот раз навсегда.

от: Дэнни

Не злись, Эди. Он уедет и, как всегда, надолго. Ладно, пойду, мама зовет к ужину. Держись, Эди.

Эйдан засунул телефон под подушку и хотел еще немного подремать, но тут же услышал голос матери, зовущей спуститься к ужину. Парень встал с кровати и побрел к двери.

Джоан как обычно расставила блюда на кофейный столик. На диване уже сидел отец, до сих пор находившийся в синих брюках и белой рубашке, но без галстука. В руке у него была бутылка пива, другой он что-то печатал в телефоне. Джоан продолжала ставить тарелки, хоть это было неудобно. Из мастерской она вынесла два плетеных кресла и поставила их напротив дивана. Единственное, что заинтересовало Эда, так это запах еды. На маленьком столике ютились: тарелка с печеным картофелем, тыквой, морковью и фасолью, рядом, в желтой глубокой миске, мясо кролика в кисло-сладком соусе. Когда Эд подошел к дивану, на котором сидел отец, тот не отвлекался. Поставив последнюю миску с салатом, мать Эйдана присела на диван и стала раскладывать еду по тарелкам. Эд же сел напротив родителей.

— Привет, сынок, — наконец, оторвавшись от телефона, поздоровался Роберт. Он глотнул пиво и криво улыбнулся. — Представляешь, Джо, — начал он, наигранно весело. — Кейси опять перепутала пакеты документов, мне придется уехать утром. Ничего без меня не могут.

— А почему бы тебе не заменить эту идиотку? — прыснул Эд. — Она хоть задницу себе подтереть может или ты ей и в этом помогаешь?

— Смешно, — снова отпив, ответил Роб. — Еще, Джо, — он отдал ей пустую бутылку. — Мог и по-другому привлечь мое внимание.

— Оно мне не нужно, — сказал Эд и начал есть картофель. — Я все равно знаю, что ты говоришь со мной из-за того, что мама попросила. Хотя если б я был похож на Кейси, кто знает, может, ты обращал бы внимание чаще.

После этих слов Роберт поднялся и открыл нижний ящик и достал виски. Хлопнул дверцей, прихватил с тумбы стакан, ни слова не проронив.

Они ели в тишине, слушая только лязг приборов по тарелкам. Мальчишка чувствовал злость к отцу и не мог с ней совладать, он пытался успокоить себя едой и съел слишком много. Затем вызвался собрать посуду и вымыть ее. Когда на кофейном столике остались орешки и кувшин с соком, Роберт закурил.

— Хватит, — Джоан ненавидела, когда курят в доме. Муж послушался ее и тут же затушил сигарету. Было видно, что он подбирал слова; так же, как и Эйдан метался в голове от темы к теме. Но толком не мог ничего сказать, лишь пил и раз за разом проверял телефон.

— Она скидывает тебе интимные фото? — пробубнил Эд.

— Эйдан, — шикнула Джоан. — Прекрати. Прошу, хоть сегодня будем семьей.

— А долго нам осталось?

— Эйдан. Пожалуйста, прекрати, — снова повторила Джоан. — Не сегодня.

Она допила свой сок и наполнила стакан виски. Ей было за сорок, но в свете тусклой лампы казалась лет на двадцать старше. Каждый год отнимал у нее силы, каждый год забирал два. Джоан не научилась жить с болью, она не могла разделить ее ни с кем, потому что ее боль отличалась, ее боль не утихает, не становится легче, не забывается, не остывает. С годами она проявляется на ее лице, глазах, руках и даже походке. Боль изменила ее. Не сделала сильной, нет, она словно поставила у женщины перед лицом песочные часы и та вынуждена смотреть на них, наблюдая, как каждая крупица ее жизни падает. Каштановые волосы уже не будут блестеть на солнце, а зеленые глаза вновь не заискрятся. Нет. Теперь же ее лицо осунулось и стало некрасивым. Нос словно увеличился, а подбородок заострился. Джоан сидела, сжав в тонких пальцах стакан, она сжимала его так сильно, как теснила боль.

— Я думаю, нужно запереть ту комнату и больше в нее не входить, Джо. По тебе сразу видно, что ты там была, — нарушив тишину, сказал Роб. Он налил еще виски и боком глянул на Эда. Тот буравил его.

— Позволь мне самой решать, что делать с комнатой погибшего сына.

— Если помнишь, он был и моим сыном тоже. От того, что ты бываешь в ней, боль возвращается и саднит сильнее. Нужно научиться с ней жить, дорогая. А не поощрять ее и не подпитывать, — огрызнулся Роберт. Он поднялся и подошел к окну. — Не у тебя одной болит.