– Спасибо тебе, – заулыбался во весь рот Николай Дюнзе, сияя лицом и как-то особенно подбоченясь и, даже приподнялся, хотя вставать не желал по причине своего маленького роста. – Ребята, ребята, это он виноват! Он меня с ней познакомил!

– И я тебе желаю всех радостей в жизни, Николай! Аллочка, я знаю, какая ты нежная! Так не оставь свою нежность и дальше. Знаешь, Коля, есть множество радостей на земле, но самая лучшая – это семейное счастье. Тебе выпала фишка! Вот за эту фишку я и хотел предложить тост.

Аллочка привстала, решив, что тост окончен, и с облегчением подняла фужер. Вот этот нетерпеливый жест и вывел Бориса из себя. Он хотел закончить свой тост, но черт словно дернул его, и он с яростью уставился на Аллочку.

– Коля! – продолжил он. – Я еще не кончил. Знаю, она тебе принесет много радости! Сам знаю. «Золотой легион», – обернулся Борис ко всем. – Это касается нас! Я поднимаю и пью до дна бокал, Коля, за женщину, которую любил! Нет, не люблю! Любил! Она хороша, сам знаю не понаслышке. «Золотой легион», ура!

– Он меня убьет! – воскликнула Аллочка плачущим голоском впервые за весь вечер, и привстала, собираясь уходить, бежать с вечера. – Он меня убьет!

– Нет, – продолжал пьяным голосом Борис, – выслушай меня до конца. Она замечательная. Я советую беречь ее! А что она сокровище, это я знаю. Я с ней … не один раз! Она очень нежная!

Николай Дюнзе покраснел, потом побледнел и руки его затряслись, сверкнули глаза:

– Что он говорит? Слушай, кончай! Не то получишь по морде!

– Я сказала – он меня зарежет! – выдохнула Аллочка. Николай Дюнзе вдруг понял, что у него украли на глазах у всех только что бывшее рядом с ним счастье.

– Сволочь! – закричал Николай-жених, бросаясь на Бориса, и у того выпал из рук фужер и зазвенел, разбившись на полу. – Убью! Шакал!

Борис со всего маха ударом кулака в лицо, смел на пол набросившегося на него хлюпкого Николая Дюнзе. Аллочка вскрикнула, бросилась прочь, мышкой пробралась между приглашенными на торжество гостями и умчалась из ресторана, выкрикивая: «Все пропало!» Вскочивший на ноги Николай Дюнзе вновь бросился с яростью на Бориса, кто-то из приглашенных дружков Дюнзе стал помогать ему, и вокруг Бориса уже началась драка. Борис схватил одного из нападавших и бросил на стол, который опрокинулся, и вбежавший на шум официант заявил, что вызывает милицию. «Золотой легион» от греха подальше ретировался в полном составе. Лишь Борис и Волгин, вынужденный прийти на помощь своему приятелю, на которого наседало человек десять грузин, оборонялись изо всех сил. Столы были перевернуты, звенела битая посуда, трещали стулья.

Волгин с Борисом удачно выскочили из зала, захлопнув дверь, и увидели спешивших к залу для новобрачных трех стражей правопорядка.

– Они там дерутся, – бросил находчивый Борис.

Они кинулись со всех ног прочь.

Борис спал в эту ночь вместе с Волгиным на одной кровати, побоявшись возвращаться домой, где его могли по наущению Николая Дюнзе застать стражи порядка.

– Зачем ты это сделал? – спросил Волгин, не понимавший, как такого прожженного человека, каковым являлся Борис, могли тронуть те простые обстоятельства, что его очередная подружка попытается найти счастье в замужестве.

– Я не знаю. Черт попутал!

Борис выскользнул из постели и вышел в коридор. Он волновался. Его преследовали странные мысли. Он ненавидел Аллочку, желая ей самых изощренных козней египетских, но в то же время ему хотелось увидеть ее, попросить прощения, чего с ним никогда не было. Он не любил щенячьих нежностей, полагая, что это удел слабовольных. У двери Аллочкиной комнаты прислушался. За дверью тихо говорили. Он постучал. Разговор смолк, но дверь не открыли. Он снова постучал, никакого результата. Затем Борис проделал то же, что и в прошлый раз: потопал ногами, как бы удаляясь от двери. Уж очень ему хотелось увидеть Аллочку. Дверь не открыли, но он твердо решил, что наверняка Аллочка находится дома. Это его немного успокоило: он вернулся к Волгину, с осторожностью прилег рядом с ним.

– Пришла? – спросил Волгин сонно, не открывая глаз.

– Не открыли, но я чувствую, что она там.

Рано утром Николай Дюнзе прислал гонцов передать письмо, в котором он обосновывал свое нежелание продолжать с Аллочкой отношения мужа и жены, хотя брак и зарегистрирован. Но так как им никто дверь комнаты, куда громко стучали, не открыл, письмо было оставлено на вахте.

Борис с Волгиным утром отправились в столовку и сели за столик. Было восемь часов утра. В столовой стояла тишина.

– Как чувствуешь себя? – спросил Волгин. – Ты, конечно, вчера переборщил. Тот верзила мог бы стулом голову проломить.

– Да, надолго они меня запомнят, я люблю драться в толпе. Лишь неожиданный удар стулом может остановить меня. Спасибо тебе. А кто, не помнишь, хотел меня стулом свалить?

– Зачем тебе?

– Я найду его и морду набью.

– Я его не запомнил. Смотрю, подкрадывался, такой черный, низкий, пузатый, со стулом, поднял, думаю, как ударит сзади тебя. Я хвать его по голове кулаком!