— Кто здесь? Кто здесь? — выкрикивала она, тыча факелом в темные стены.

Слуги, следующие за ней, пытались удержать ее и выхватить факел из ее рук, чтобы она, чего доброго, не подожгла замок.

Но она словно с ума сошла; словно ослепла — алый свет был повсюду, а ослепленной операцией старухе казалось, что она находится в кромешной темноте, которую и свет факела не может разогнать.

— Я вижу, вижу тебя! — пугала старуха, вопя и тыча факелом во все стороны.

Но на самом деле она не видела.

Трясущаяся от страха Эвита поняла это, когда королева с воплем повернулась к ней спиной и махнула факелом туда, где Эвиты и не было.

— Я найду тебя! — шептала старуха, сжимая побелевшими пальцами чадящее дерево. —

Я пройду за тобой. Я разорю ваше поганое гнездо!

В ее хриплом голосе тесно переплелись ненависть, зависть и отчаяние. Звенели слезы искреннего горя и утраты. То, что сейчас испытывала эта женщина, называлось одним безжалостным словом — никогда Король не любил свою королеву.

Он не водил ее зачарованной алой осенней тропой туда, куда сейчас шла Эвита. Он не признавал ее своей единственной избранницей.

И поэтому королева бесилась и неистовствовала до сих пор.

«Слышит призраков прошлого, все еще гуляющих дорогами, что сделали их счастливыми, и понимает что не пройдет этой дорогой никогда», — эхом пронеслось в голове Эвиты.

Девушка не знала, откуда пришло это объяснение.

Подумала, догадалась сама?

Прислал мысль принц?

Или нашептали те самые призраки?

Тихо обошла Эвита бьющуюся в злобном припадке в руках слуг рыдающую королеву и продолжила путь по тропе, куда вели ее алые кружащиеся листья.

Девушку трясло от напряжения и волнение; хотелось кричать зажать руками уши и бежать прочь, куда угодно!

Но она силой воли удерживала себя на тропе, которую указывал ей волшебный фонарь.

Так она пересекла замок, вышла в восточное его крыло, поднялась по лестнице на плоскую крышу и подошла к неприметной дверце в башню.

Закрыв руками фонарь, девушка увидела, что эта дверь ничем особым не отличается от прочих. Просто дверь, старая, наверняка скрипучая. Сколько раз мимо нее ходили слуги?

Сколько заходило внутрь, отыскать что-то нужное?

И только алый волшебный фонарь своим светом указывал, что эта дверь не такая уж обычная.

От рубинового свечения старое дерево расцвечивалось кленовыми алыми тенями, танцующими под порывами ветра влюбленной осени. Капли смолы сверкали кровавыми гранатами на рассохшихся досках. Ручка в виде витого металлического кольца поблескивала, как золотая.

Эвита толкнула дверь, и та открылась безо всякого ключа, хотя без света фонаря она казалась запетой.

Торопливые алые листья бежали вперед девушки по ступеням, подгоняемые волшебным ветром, и она сама ускоряла невольно шаг.

Наверху башни фонарик замигал, пламя в нем почти погасло, но Эвита успела увидеть дверцу, обведенную золотой каймой, и спешно толкнула ее.

Тепло обняло девушку.

Она только сейчас заметила, как продрогла под порывами ледяного ветра, разгуливая по крыше замка.

Дверь за ее спиной с музыкальным скрипом закрылась, фонарь мигнул в последний раз и погас. И дверь тоже исчезла. Вместо нее была ровная кладка стены.

А перед испуганной Эвитой открывался вид на королевскую тайную спальню, всю украшенную алыми шелками цвета живой и сильной крови, освещенную множеством тающих золотыми слезами свечей.

Ярко пылал камин, перед которым был расстелен роскошный ковер алого цвета.

Над огромной кроватью красного дерева подрагивал от поднимающегося горячего воздуха алый балдахин с золотыми шёлковыми кистями. Алое покрывало было чуть отогнуто, отрывая белое, словно первый снег белье, взбитые пышные подушки.

И принц поджидал девушку там, удобно устроившись за столом в кресле.

— Доброго вечера, — вежливо поздоровался принц, поднявшись с места.

— Я вижу, вы все сделали правильно, раз дошли.

— А могла не дойти? — изумилась Эвита.

— Разумеется, — ответил принц беспечно. — Если б выдали себя чем-то. Но у вас стальные нервы. Это хорошо. Позвольте поухаживать за вами?

Он взял у Эвиты фонарик, галантно снял с ее плеч алую пелерину с капюшоном.

— Алый цвет вам к лицу, — произнес он с таким чувством, что Эвита невольно вспыхнула, зарделась, поправляя светлые локоны, выбившиеся из прически.