Впрочем, об этом я подумал позже, когда машина ушла. Шоферы не стали терять времени на чаепитие — оказывается, они наметили стоянку в Учкале, а до нее было километров девяносто.

— А я вот к вам, — сказал Князев весело.

Я стоял и тупо глядел на него. Потом спросил первое, что пришло в голову:

— Вы из метеослужбы? Или...

— Или! — радостно подхватил Князев. — Как точно вы выразились, геноссе, именно — «или». У вас в благословенном — или благословенной? — Бабали проживает друг моего детства Вадим Михальников. Как вы его сами-то зовете? Петровичем небось? Нравы у вас, конечно, патриархальные, но я мечтаю с пеленок...

Борис сразу заморочил мне голову дурацким трепом, но говорил он так добродушно и легко, что рот мой непроизвольно растянулся в улыбку. «Как здорово, — подумал я, — что этот гость приехал именно сейчас, когда мы на станции чуть глотки друг другу не перегрызли». Разумеется, в друзья детства наш начальник ему не годится — разница лет в тридцать, — но какое это имеет значение? Товарищ шутит, только и всего.

Кожаный, видавший виды портфель был явно тяжеловат для щупленького Князева, он чуть не волочил его по такыру и, когда я протянул руку, охотно отдал мне багаж.

— Одиночество и лишения воспитывают в людях благородство, — скороговоркой бормотнул он, будто бы только для себя. — Надеюсь, восточное гостеприимство у вас на должной высоте?..

— Еще бы! — подхватил я. — Знаете, туркмены, особенно кумли, то есть жители песков, они такой народ, что для гостя на все готовы...

— Послушай, Робинзон, — строго нахмурил брови Князев. — Мы уже достаточно давно знакомы, чтобы быть на «ты», не так ли?

— С удовольствием, — сказал я. — Кроме Вадима Петровича, мы все здесь на «ты».

— Обещаю, что теперь и с ним будете, — многозначительно сказал Князев и хохотнул. — Друг моего детства — человек покладистый, увидишь.

Мы уже входили на территорию станции, и Князев с огромным интересом осматривал наше нехитрое хозяйство. Заметив возле сарая мотоцикл с ружьем, закрепленным на руле, он присвистнул и сделал страшные глаза.

Мы поднялись на крыльцо, так и не увидев во дворе никого из наших. Я постучал и толкнул дверь. Окна в комнате были занавешены, и в полутьме я с трудом различил на кровати грузное тело Вадима Петровича. Он спал, в горле у него что-то ритмично похрюкивало.

— Тихо! — вполголоса приказал Князев. — Я люблю эффекты. Открой-ка, Юра, окно.

Я взялся за раму, но он зашипел: «Не то, одеяло сними». Я снял одеяло с гвоздей, в комнате стало светло, и храп тотчас прекратился. Начальник почмокал и открыл глаза. Увидел меня на подоконнике и рывком сел, отбросив простыню.

— Чего тебе здесь... — начал было он и тут только усмотрел стоящего у двери Князева. Белесые кустики бровей хмуро сошлись у переносицы. Старый был озадачен. — Это еще кто? — буркнул он и зыркнул на меня.

— Смотри-ка, не узнал! — ужаснулся Князев и схватился за лысину. — Ай-ай, Вадим Петрович, ай-ай-ай!

— Что за шут? — спокойно спросил у меня начальник. На нашего гостя он взглянул разочек и то мельком.

— Годы неузнаваемо преобразили меня, — ёрнически вздохнул Князев, подходя к Михальникову и садясь рядом с ним на кровать. — Взгляни же на меня, вглядись в мои черты... и вспомни кудрявого Боречку, которого ты качал на молодых коленях... Вспомнил, дядя Вадя? А?

Лицо Михальникова оставалось неподвижным, он явно не узнавал Бориса. Или, скорей, не хотел узнавать.

— А папу моего, надеюсь, помнишь? — по-прежнему весело, но и жестко спросил Князев. — Папочку моего, Гришу Князева, не забыл?

Нет, папу Старый, видать, не забыл — лицо Михальникова дернулось, нос побелел. Он с шумом втянул воздух, но так и не ответил.

— Оставь нас, Юрчик, — ласково попросил Борис. — Мы тут... повспоминаем маленько.

Я спохватился, что до сих пор не отнес показания приборов дежурному радисту, а тот уже, наверное, выходит на связь. Дежурил Володя Шамара, и я внутренне съежился: не миновать издевок... Выскочил из комнаты и, шепотом чертыхаясь, побежал к радиорубке.

17

ВЛАДИМИР ШАМАРА

Что приезд Бориса ему не в дугу, я усек сразу. Достаточно было мне взглянуть на них, когда Сапар позвал к обеду. Такой кислой рожи я у Михальникова не видел за все годы. А этот парень — молоток, вроде бы так и надо. Веселый он мужик, этот Князев, и умный. Понял ситуацию с одного взгляда. И, по-моему, оценил каждого по той цене, какую тот заслужил. В этом я попозже убедился, когда разговорились на охоте. Поначалу же он мне понравился хотя бы тем, что не положил глаз на Айну. Я уже бешусь, когда новый мужик появляется: хоть ты прячь ее, всю взглядами обмусолят.