– В Пафнутьево?
– удивился Александр.

Дьяк Иван промолчал. Мушкетеры с факелами окружили диакона, и все пошли в Духовный приказ. Где-то выли псы. Глухо доносилось ворчанье скрытой во мраке Волги.

У епископа уже сидел в полном походном облачении Ржевский. Он вполголоса рассказывал Питириму о том, что в Питере открылось новое какое-то воровское дело, которое расследует сам государь... Есть слухи, что в этом деле замешан и брат Стефана Нестерова - воитель правды, кичившийся своею непогрешимостью, начальник всех фискалов Алексей Нестеров. Слух еще путем не проверенный, но если это так - какая радость будет среди вельмож и купцов! Не кто иной, как Нестеров Алешка, обвинил многих "вышних бояр", в том числе и самого близкого царю человека, князя Якова Федоровича Долгорукого, в сговоре с купцами, в получении им взяток от торгашей за невыгодные для государства поставки. И даже Строганова припутали. Всех озлобили нестеровские фискалы.

– А Долгорукого он - за то, что Долгорукий обозвал его и всех фискал на заседании сената "антихристами и плутами"... Вот он и отомстил князю. А теперь, видать, и сам влез в кашу, - оживленно играя выпуклыми рыбьими глазами на жирном, лоснящемся лице, говорил Ржевский, и ясно было, что он от всей души желает, чтобы слух об Алексее Нестерове оказался верным.

Питирим о чем-то думал, слушая Ржевского, - какая-то своя мысль была у него насчет этих событий.

– М-да, - вздохнул он, дослушав до конца, - трудно царю... Угождая дворянам, он губит себя, и казня дворян - тоже.

– Трудно и губернатору, - вздохнул и Ржевский.
– Провинциал-фискал с его тремя помощниками якобы при мне состоят, а за мною шпионят. Это я знаю. Один у Ивана Михайловича даже под постелью ночевал. Моего помощника проверяют...

Питирим улыбнулся.

– И донес оный фискал будто твой Иван Михайлыч с игумном из Печер целую ночь вино тянули, - сказал епископ.
– Или тебе неведомо?

В эту минуту дьяк Иван доложил о приводе диакона Александра.

– Давай его сюда, - приказал Питирим.
– С честью.

Ржевский и епископ переглянулись после ухода дьяка. Питирим насмешливо кивнул головой в сторону двери, откуда должен был появиться диакон Александр. Ржевский услужливо хихикнул.

В сопровожденье дьяка тихою походкой вошел Александр. Прямой, высокий, бледный и с тем же выражением непокорства на лице, с каким некогда шел в земляную тюрьму. Он поклонился и застыл на месте.

– Здравствуй, святой отец. Поедешь с нами, - сказал ему Питирим.
– В гости к вам отправляюсь, в Пафнутьево.

И, некоторое время подождав, спросил:

– Ну что же молчишь? Или не рад гостям?

Александр посмотрел удивленно в лицо епископа:

– Нищ и убог я - како гостей буду принимать? На пустынных древесах пиршество волкам токмо, плотию человеческой питающимся...

Питирим ответил ласково:

– Вместо музыки, вместо песен, я и пением птиц удовольствуюсь и кукованием кукушки. Не велик человек я... Жил и в палатах лесных, живу и в палатах каменных, - повсюду мудролюбец божий будет богат, свободен, пригож, понеже он честен; правды ради страдает... понеже проникнут любовью к жизни и государству своему. Не так ли?

Александр ничего не ответил епископу и даже отвернулся от него.

– Помни, - сказал епископ: - обижаемые должны защищаться от обиды и не должны пренебрегать защитою! Защищаться - дело справедливое и доброе, а не защищаться - дело неправильное и дурное. И ты должен обороняться от меня. Иди!

Вслед старцу Александру Питирим покачал головой.

– Мой отец вот такой же был. Жаль человека, но без таких беден был бы род человеческий. Такие люди тоже нужны.

Встал и строго сказал:

– Веди, Юрий Алексеевич, солдат.

Высоко подняв в одной руке факел, в другой - крест, говорил гвардейцам Питирим:

– Блажени миротворцы, яко тии сынове божии нарекутся. Меч принесет нам мир. Закону должно идти на помощь, а с беззаконием ратоборствовать. Враги ополчились на православную кафолическую восточную церковь. Церковь крепчайшая опора монашьего трона и орудие обуздания злодейств и беспорядков, могущих возбудить общество. Путь вам предстоит не беструдный. Да отвратится слух ваш от всякого воровского навета, а коли придется, да бряцает грозно ваш меч истребления. Пускай беспощаден будет он, как огонь небесный.

Гвардейцы слушали епископа, обнажив головы. Лица их были деревянные, тупые. Моросивший с утра дождь мочил их головы, темнил зеленые мундиры с красными обшлагами.

Здесь же, в кремле, около Духовного приказа, шеренгою во главе с учителем монахом Савватием, обучавшим эллино-греческой науке, и Тимофеем Колосовым, обучавшим славяно-российскому догмату, вытянулись поповские дети, ученики духовной школы.

– И к вам обращуся я. Будь проклят тот, кто соблазнится омерзительным примером беглого вора и отступника, разбойника Софрона. Смерть лютая его ожидает через колесование, яко неблагоугодного, неверного раба, и бесчестие вечное после казни. Вы поедете с нами в Пафнутьево же видеть методу вразумления и увещевание раскольщиков.