— Выбирай сам, — говорю я.

— Очень хорошо. Мы начнем с малого. — Филипп берет паддл с розовой ручкой.

— Наклонись и задери юбку.

Я делаю глубокий вдох.

— А потом… кровать?

— Нет, — отвечает он. — Прямо сейчас все, что я хочу сделать, — это трахнуть тебя. Это совсем другое. Но я не собираюсь трахать тебя или заниматься с тобой любовью, пока это проклятое соревнование не закончится.

— Тогда почему?

— Потому что сегодня ты была непослушной девочкой.

— Прости, папочка.

Филипп гладит меня по волосам и говорит:

— У тебя на щеке осталось немного муки.

— Думаю, я немного грязная. Что ты собираешься со мной делать?

Рычание, исходящее из глубины его груди, кажется, заставляет вибрировать всю комнату, и я чувствую это между своих бедер. Его голос низкий и смертельно тихий.

— Наклонись. Подними эту юбку. И держи руки на диване.

— Да, сэр, — отвечаю, прерывисто дыша.

Я делаю, как он велит, наклоняюсь и задираю плиссированную юбку. Воздух холодит мою обнаженную плоть.

Филипп выпаливает проклятие, когда видит, что находится под юбкой.

— Что случилось с твоими гребаными трусиками?!

Мои ладони потеют, когда хватаюсь за кожаный диван и смотрю на него через плечо.

— Глупышка. Должно быть я сняла их где-то по дороге.

— Хлоя. Разве твоя мама никогда не говорила тебе не играть с огнем?

Он сжимает ручку деревянного паддла так, что белеют костяшки.

— Конечно, дорогой, — отвечаю я, подражая его акценту.

Паддл со стуком падает на пол, эхом отражаясь от стен. Наконец, он сдается.

Удар!

Прикосновение его ладони к моему мясистому заду застает меня врасплох, и я вскрикиваю от удивления.

— О! — Легкая боль переходит в теплые покалывания. — Не паддлом?

— Иногда единственное, что может обозначить мою точку зрения… — Удар! Еще один легкий укол, за которым последовало еще больше покалываний удовольствия, распространяющихся по моей обнаженной коже. — Моя рука.

Я опускаю лоб на руки, переводя дыхание и решая, нравится ли мне. Судя по реакции моего тела? О, боже! Да, да, мне действительно нравится небольшая порка. Кто бы мог подумать?

Я снова поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, на этот раз притворяясь, что у меня есть хвост и виляю задницей.

— Я не знаю, сладкий. Я могу придумать другие части тела, которые, возможно, хотели бы указать свою точку зрения.

Удар! Удар! Филипп шлепает меня дважды, быстро, по одному разу по каждой ягодице.

— Грязная девчонка.

На этот раз покалывания проходят быстрее и что-то странное, и приятное начинает сжимать мои внутренности. Мои соски твердеют и жаждут освободиться от этой одежды; губы жаждут поцелуев; моя киска умоляет, чтобы ее наполнили. В уголке глаза появляется слеза, но это не от боли. Это пытка от того, что он еще не предъявил на меня свои права.

Мое тело, как оказалось, обожает пытки. Я могу сказать это по тому, как поджимаются пальцы на ногах, и волна удовольствия поднимается внутри меня.

— Филипп, я…

Тело Филиппа быстро накрывает меня сзади. Я все еще держусь за спинку дивана и его прерывистое дыхание касается моего уха.

— Здесь, в комнате для порки. Ты. Обращаешься. Ко. Мне. Папочка.

Его грудь прижимается к моей спине, его руки поверх моих, его ноги касаются задней поверхности моих бедер, а его пах прижимается к моей киске, все это подталкивает меня ближе к краю. Я едва могу соображать, не говоря уже о том, чтобы говорить.

— Я… — Я сглатываю. — Папочка, я… мне жаль, но, кажется, я вот-вот кончу.

— Подожди, — низким и хриплым голосом произносит он мне на ухо.

О, боже, это не помогает мне сдерживаться.

— Это… это слишком. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестань мучить меня, папочка. Я обещаю, что буду хорошо себя вести.

Со злобным, разочарованным рычанием он приказывает мне раздвинуть ноги. Когда делаю это, меня охватывает совершенно новое ощущение. Его пальцы скользят в мои влажные складочки, а его большая рука ласкает меня, скользя по моей влажности. Новизна всего этого, жадность, влажные звуки, его стоны, которые вибрируют во мне… это гораздо больше, чем могут вынести мои разум и тело.

И все же не могу контролировать свой острый язычок.

— Видишь, я же говорила тебе, что моя киска готова для тебя, папочка.

— Блядь, — снова восклицает он. Эрудированный англичанин затрудняется подобрать правильную речь! Неожиданно он погружает один палец в мой вход и двигает им по кругу.

— Ох! — кричу я.

— Хорошо? — спрашивает он все так же хрипло и сексуально.

Я хнычу.

— Мхм, — теперь я уже в точке невозврата, когда стеночки моей киски сжимаются вокруг его толстого пальца. Больше. Я хочу больше и глубже. Мне это нужно. Прошлой ночью он почти был у меня в руках, почему я не могу получить его сейчас?