Всю эту рать и решил поднять князь Василий против Лжедмитрия. Ещё повести за собой всё духовенство, недовольное нахлынувшими в Москву иезуитами, всех торговых людей, притесняемых непомерными поборами мыты. Князь Василий был уверен, что за ним пойдёт вся Москва, ежели сделает хороший почин да ударит в первую очередь по иноземцам. И время назначил князь для выступления удачное — на другой день после Мавры-молочницы и Тимофея-кислые-щи. Не все же знали счёт дням, но православные приметы да дни поминовения святых всем были ведомы, как «Отче наш». И передавали помощники Шуйского, что на Ирину-рассадницу выступать будет поздно: безголовые на коня не поднимутся. И всё шло по-задуманному, считал Василий Шуйский. Да вот церковь не освятила благой замысел.

— Никак нам нельзя без православного благословения, — сетовал князь Василий князю Михаилу, который все эти дни прятался-скрывался на подворье князей Шуйских. И Ксению Годунову у них же берег. И продолжал Василий печалиться: — И братец Иван запропал. Ни вестей от него нет о митрополите Гермогене, ни сам не является.

— Дядюшка, ты бы послал ещё гонцов за Гермогеном, — посоветовал князь Михаил. — Знать, какая-то поруха помешала Ивану вернуть владыку.

— Так и распоряжусь ноне же снарядить в дорогу кого-либо, — согласился князь Василий.

Митрополита Гермогена гнали в изначальное место, Казань, довольно медленно. Вначале весенние дороги ещё не установились и на них властвовала распутица. А потом, как князь Иван Шуйский догнал Гермогена да с приставами поякшался, и вовсе движение замерло. Они миролюбиво приняли предложение князя Ивана не гнать митрополита в Казань, но и в Москву с ним не хотели тайно возвращаться. Нашли согласие затаиться в Суздале. И все поселились в Покровском монастыре. С Гермогеном была малая свита: Сильвестр и Катерина с малолетней Ксюшей. Сильвестр недолго был в компании князя Ивана. Лишь только миновали московские заставы, как он умчал вперёд. А в Троице-Сергиевой лавре уже был рядом с наречённым отцом. Катерина нашла их только в Суздале.

В то памятное утро Благовещения, после того как Катерина избавилась с помощью святых заступников от царя и его стражей, поздним вечером она вернулась в свой дом. Поздним вечером её перевёз через Москву-реку лодочник, он же звонарь из церкви, что стояла на Воробьёвых горах.

Лодочника подмывало спросить Катерину, не её ли минувшим утром вознесли архангелы. Да остерёгся: зачем о запретном спрашивать? Коль видел, так и верь своим глазам.

Как пристали к берегу, Катерина щедро расплатилась с лодочником и попросила его провопить до дому, тайно осмотреть его, не сидят ли в нём рынды самозванца. Потом попросила лодочника присматривать за домом и плату положила. Сама собрала дорогое узорочье, паволоки, запрягла бахмута в возок, закрыла дом на замки и покинула Москву. Всё это случилось в тот час, когда первопрестольная ещё судила-рядила о вознесении ясновидицы. Знала Катерина, что народ назовёт её крылатой, как назвал Святую Серафиму. Да ясновидица не смущалась. Она и без архангелов могла вознестись. Но для этого ей нужно было видеть край своей Судьбы. Пока он лежал далеко, за чертой окоёма. А у Катерины было много дел на земле, и самое важное она исполняла в эти дни после Благовещения. Она уезжала в Суздаль, дабы предупредить митрополита Гермогена о надвигающихся грозных событиях.

Однако митрополит уже всё знал от Сильвестра. И начальный день, 17 мая, они помнили. И думали к этому дню вернуться в Москву. Одного они пока не знали, того, что князь Василий послал за ними своего второго гонца. Да все разно способствовали тому, чтобы князь Василий Шуйский одолел самозванца в назначенный день.

Суздаль — город монастырский, всегда был отзывчив на ратные дела во имя Отчизны. И теперь из него по воле Гермогена уходили в ночь поодиночке и группами чёрные воины. И первыми ушли монахи Кириллова монастыря, за ними — Воскресенского, ещё Покровского. Так и пошло ночь за ночью. А в пути к суздальцам примыкали монахи других обителей, что стояли вдоль Московского тракта. И к Москве в середине мая подошла уже немалая рать подвижников.

И каждый раз, отправляя в путь иноков, Гермоген давал им напутствие:

— Вам, дети мои, пришёл час встать за честь православной веры. Идите в Москву, селитесь моим словом в монастырях, ждите набатного колокола. И по его зову изгоните из Кремля поганых иезуитов-еретиков, ляхов и литовцев. Нет места на патриаршем престоле и отступнику от православной веры Игнатию. Угождая еретикам латинской веры, он привёл в соборную церковь Пресвятой Богородицы католичку Марину. Святыни же крещением, совершенным христианского закона, не крестил её, но токмо единым святым миром помазал и потом венчал с тем расстригою и обоим сим врагам Божиим, расстриге и Марине, подавал просвиры — тело Христово и вино — кровь Христову... — И Гермоген сурово продолжал: — Его же, Игнатия, за таковую вину священноначалия пред великой святой церковью российской, яко презревшего законы, от престола и сиятельства по правилам святым отринуть!

— Отринуть! — восклицали монахи. Да запахнув рясу и подпоясавшись вервием, забросив за спину суму с караваем, полученным у келаря в хлебодарне, с луком да солью, уходили в ночь-полночь из Суздаля на запад.

Проводив последнего ополченца-добровольника, Гермоген сам стал собираться в путь. Да и ко времени: в Суздаль прискакал гонец от князя Василия, нашёл Гермогена в Покровском монастыре, доложил:

— Владыко Гермоген, князь-батюшка Василий Иванович зовёт тебя поспешать в Москву.

Гермоген стал расспрашивать дворового парня Шуйских, как там в Москве, но он мало что знал и добавил к сказанному одно:

— Край тебе быть шестнадцатого на Тимофея-кислые-щи.

Приставы, отдохнувшие и отъевшиеся на вольных монастырских хлебах, не хотели отпускать Гермогена. Вольничали потому, что князь Иван Шуйский днём раньше умчал в Москву. Да Гермоген попросил настоятеля Покровского монастыря поместить их в глухие стены и поставить к ним Кустодиев.

— А как Москва освободится от еретиков, выпусти их на волю, накажи, дабы шли к жёнам и детям.