— Владыко святейший, скажи слово — и отправим его восвояси.

— Не надо, сын мой. Впусти его, послушаем, чем удивит.

И вот наконец-то Игнатия допустили к Иову. А по пути Дионисий предупредил архиепископа:

— Буду твоим свидетелем в разговоре с первосвятителем.

— Зачем? — возразил Дионисий. — Нам свидетель — Всевышний.

— Но ты не спросил совета у Бога, когда отправлялся в путь. Како же можешь призывать его! — И, приведя Игнатия в келью Иова, остался там.

Игнатий попросил Иова благословить его.

— Владыко святейший, жду твоей милости.

Иов стоял у аналоя, перед раскрытой Библией. Он никак не отозвался на просьбу Игнатия. Но спросил:

— Зачем ты ищешь судьбу? Разве тебе мало дала русская церковь от щедрот своих?

Игнатию нечего было ответить на этот упрёк, и он стал давить на патриарха силою.

— Аз прибыл с повелением царя, дабы благословил меня, святейший, на престол православной церкви греческого закона.

— Да, наша церковь греческого закона. И ты — грек. Но тебе не достичь патриаршего престола. Ты латинянин тайный и всё ещё грешишь. Нет тебе моего благословения, неблагодарный.

Игнатий ещё просил, но сильных доводов у него не было, и патриарх остался глух и нем. Потеряв терпение, посылая угрозы Иову, Игнатий покинул келью, монастырь и Старицы. Он возвращался в Москву посрамлённый отказом, думающий не о покаянии за свой дерзостный поступок, но об отмщении мягкосердому богомольцу Иову. Игнатий забыл всё, чем был обязан патриарху. Небо и землю затмила ему вершина власти над русской православной церковью. Он появился в первопрестольной в тот день, когда суждено было свершиться чёрному, недостойному истинных россиян злодейству.

Казалось бы, в этот летний погожий день Никиты-гусятника, когда крестьяне ждут хорошего урожая, потому как приметы о том показали, всё в природе должно славить любовь и мир. Но в сей день вооружённые и сильные люди шли убивать слабых и беззащитных.

Лжедмитрий сказал послам в Серпухове, что он не въедет в Москву, пока же она не будет очищена от плевел семени Бориса Годунова. Себе Лжедмитрий признавался, что хотя он и не желает смерти Фёдора Годунова, но вынужден обречь на неё юного царя. Самозванец боялся, что, злодейством захватив престол, пострадает от низвергнутого. И он нашёл злодеев, которые взяли на себя иудин грех и исполнили волю «будущего царя».

10 июля в день Никиты-гусятника, князья Иван Голицын и Василий Рубец-Мосальский, дьяки Молчанов и Шерефединов да несколько отпетых злодеев, облачённых в стрелецкие кафтаны, ворвались в дом Годуновых и, обнажив оружие, бросились на юного Фёдора. Сильный и смелый, он упорно боролся с нападающими, сразил одного, ранил другого, но злодейский удар сзади по голове дубиной свалил его на пол. Враги набросились на него, завалили подушками и удушили. Мать Фёдора ещё металась в отчаянии, но Василий Рубец-Мосальский приказал задушить и её, положить рядом с сыном.

Потом князь Василий долго метался по палатам и наконец нашёл то, что искал. Десять дней назад ему не удалось пленить Ксению Годунову. Теперь он её никому не хотел уступить и увёл к себе домой под охраной стрельцов. Он обрекал юную красавицу Ксению на более горькую и позорную судьбу, чем матери и брата. Князь решил сохранить её для потехи Лжедмитрию, который был много наслышан от Мосальского о необыкновенной красоте этой русской девушки.

Игнатию не довелось быть свидетелем жестокой расправы над царской фамилией, но в московитах он увидел скорбь. Горожане не поверили слуху, пущенному подручными Лжедмитрия о том, что царь Фёдор и его мать Мария отравили себя в страхе за насилие и поругание трона. Не чтила злодеев Москва. И архиепископ Рязанский не стал задерживаться в первопрестольной, велел гнать коней в Серпухов, чтобы уведомить «царя» о непреклонности патриарха Иова да попросить нового совета.

Встреча с Лжедмитрием была короткой. Самозванец повелел Игнатию возвращаться в Старицы и силою добыть согласие и благословение.

— Возьми его в хомут и испытай калёным железом, — зло произнёс Лжедмитрий. И в сей миг он был похож на мнимого отца Ивана Грозного, жестокого и немилосердного ко всем, кто не подчинялся его воле. — Стрельцов возьми ярых!..

Игнатий загнал две тройки лошадей: одна запалилась под Лотошино, как миновал Волоколамск, другую загубил на Волге под Старицами. Да всё опять же напрасно. Осадив патриарха бранью и угрозами пыток, он не склонил его к предательству веры православной. Иов оставался непреклонен.

Разъярённый Игнатий пытался силой увести патриарха из монастыря. Он позвал своих услужителей и двух стрельцов, что сопровождали его. Но в монастырь людей Игнатия не пустили. Пошёл один, разговаривал круто.

— На Лобном месте или в пытошных башнях отдашь своё благословение, выживший из ума старик!

— Готовому умереть смерть не страшна, — отвечал на брань Иов. — А ты, заблудший, ещё будешь каяться. Да непрощён останешься.

Конец злобным действиям Игнатия положил игумен Дионисий. Он привёл к келье патриарха седмицу монахов, сильных и решительных, и сказал: