После командировок в горячие точки мне всегда было тяжело. И я зачастую не помнил, как пролетали первые дни после. Хорошо, если не было потерь… тогда было легче. А вот осознавать, что кто — то из твоих друзей — сослуживцев ушел навсегда, было больно. И в то же время… было сильно обостренное чувство вины. Ведь он погиб, а я живу… Такие мысли разрывали мозг.

Но у меня появилось лекарство. Камилла. С тех пор, как мы были вместе, я знал, что мне есть к кому возвращаться. Где, я был уверен, хотя об этом и не говорилось, меня любят.

Пожалуй, именно после той командировки я отчетливо понял. Я, наконец, твердо осознал, что впервые в моей жизни появилась женщина, о которой я уверенно говорил — она моя.

Впрочем, о своей принадлежности я умалчивал. Камилла по — прежнему не намекала на совместное проживание. Она не нуждалась в какой — то демонстрации наших отношений ее друзьям и подругам. В общем, Милка никак не навязывалась, и это я в ней очень ценил. Потому что не был к иному готов. Мне нравилось, что, если я пропадал на несколько дней, Камилла не изводила меня звонками. А если вваливался под утро после мужских посиделок подшофе — она не устраивала скандалов.

Камилла принимала меня таким, какой я есть. Возможно, отчасти этому способствовал и образ ее жизни. Ведь львиную долю Милкиного времени занимала работа. Однако это, к большому удивлению, порой безумно раздражало — мне хотелось больше внимания. Но, Камилла была терпима к тому, какой я есть. Нормально воспринимала меня со всеми недостатками и достоинствами. Поэтому и я старался идти навстречу, когда дело касалось ее работы.

Но здесь я все же очень даже солидарен с мнением ее бывшего. Какому мужчине понравится, что его жена, любимая женщина, приходит домой только доработать и “пару часиков” поспать и обратно уходит?! “Работа” как многое ей дает, так многое и забирает.

Ладно уж. Если ей трудиться настолько важно, пусть будет так. В конце концов, вкалывая, Милка не требовала, чтобы я сидел рядом, и я шел, куда хотел. Кстати, это был огромный плюс отношений — наши встречи всегда проходили на ее территории. А это так упрощало жизнь! Ушел — пришел, пришел — ушел.

Уйти — то всегда проще, нежели выставлять подружку из своей квартиры. Это уже проверено мной многократно опытным путем. Потому как после хорошего траха девушки совсем не обращают внимание на то, что ты даже отношения им не предлагаешь. Наоборот, оценивают твой уровень достатка, решают там что-то для себя в голове, что только им одним и известно и совершенно ни в какую не торопятся уходить. Ни утром, ни днем… Наоборот, всеми силами стараются "прижиться" в квартире.

И от этого было бы смешно, если б не приходилось постоянно всеми силами выставлять их за дверь, напоминая, что встречи разовые для общего удовольствия. И ведь все равно, зная всю правду еще "на берегу", после бурной ночки дамочки готовят утром завтрак, встречают невероятно радостной улыбкой и преданным взглядом. Хоть конкурс за артистизм и правдоподобие устраивай. А, когда все же удается после выдворить упомянутых, ты вдруг "неожиданно" обнаруживаешь в ванной какую-нибудь женскую хрень — парфюм, помаду, тюбик и тому подобное. И в этот момент тебя моментально озаряет пониманием — она, как и все предыдущие, пытается застолбить территорию.

Благо, что со мной подобные номера не проходят. Все-все такие "вещички" безжалостно выкидываются в урну, а возомнившие "невесть что" девушки на мой траходром второй раз не допускаются. Ну, так скажем, в целях предосторожности. Чтобы у кого-то не возникло повторного соблазна остаться.

Ну, так вот. Единственное время, когда Камилла была недоступна для меня — это выходные. Данное условие было обозначено еще в самом начале наших отношений. Она проводила их с дочерью. Ребенок Милки вряд ли радовал ее.

Перед встречами с дочерью и после них она ходила раздражительная, дерганная, порой даже злая. И трогать ее было неразумно. Да я, в общем — то, и не трогал. Даже как выглядит ее дочь, я не знал — в квартире не было фотографий девочки. Я бы сказал, что намека на ребенка не было вообще. Ведь там даже мое присутствие в ее квартире чувствовалось намного больше.

По сути, Камилла никогда не говорила о ней, а я и не спрашивал. Зачем? Ее ребенок для меня был чем — то абстрактным и, короче говоря, ненужным. Не, ну а что?! Я был молод, свободен и периодами получал кайф от жизни. Какие могут быть дети?! Тем более чужие!

Такое положение вещей сохранялось год. Это были целые двенадцать месяцев, когда я жил и радовался. А почему бы и нет? Все было просто и легко. И что было бы… А впрочем, зачем теперь об этом думать? Впредь Мила… Нет. Вообще все, что ее касалось и касается, ко мне никоим образом больше не относится. Теперь в ее жизнь вернулся бывший муж. И мне нет там места.

Я прикрыл глаза, и вспомнил усталые улыбки сидящей за компьютером Камиллы, которыми она встречала меня по утрам. Ее маленькие и нежные ладошки, ласкающие мои… прозрачные глаза, осеннего стылого цвета воды, в которых я отражался таким сильным и надежным… из — за чего чувствовал себя чертовым покорителем Вселенной.