— Душно у тебя тут. Запах какой-то особенный.

— Я привыкла к аппаратной, — промолвила она, не зная, как же теперь держаться с председателем.

— А хороши в нашей стране женщины! — произнес он, качнув головой. — Ишь героиня — отзывчивая, добрая. Мать! А все ж таки, когда сын решил жениться на той, с ребенком, своя рубашка оказалась ближе к телу. Не на высоте, выходит, была в то время. Оно конечно, трудное это дело — всегда быть на высоте. Ох и трудно же! Но надо стремиться в высоту, если хочешь стать настоящим человеком…

Он подождал, не возразит ли девушка, потому что говорил не столько о кинокартине, сколько о себе. Но Марина продолжала перематывать ленту. Вдруг она выпрямилась, устремив взгляд в дверь на сидевших в ожидании людей на скамейках. Надо было поторопиться с продажей билетов. Киносеансы по вине председателя колхоза, конечно, передвинутся на час позже, многим это будет несподручно, начнут еще упрекать ее, киномеханика.

— Все-таки это не дело, Павел Николаевич, — сказала Марина, не поднимая глаз. — Непорядок.

Председатель хотел было уже выйти из аппаратной, но быстро повернулся, произнес негромко:

— Эх, Марина Сергеевна, Марина Сергеевна!.. Молода ты очень, многое тебе неведомо…

Что-то в его голосе смутило ее, она пробормотала:

— Каждый захочет, чтобы ему показывали отдельно кинофильм… Что тогда получится?

Павел Николаевич спустился еще ниже на несколько ступенек. Теперь Марине была видна лишь его голова с пепельным виском, с нахмуренной бровью.

— Запомни, Звонцова, простую истину: ничто так не оскорбляет, как людская несправедливость. Что человек? Иной со всех сторон открыт для ударов, как под ветром дерево на пригорке… Ты будь справедливой, но не жестокой. Жестокость — от скудости ума и души… И к людям относись по-человечески. Главное тут — чтобы делу приносился не вред, а была бы польза. Человек и дело должны быть слиты. Вот тогда ты меньше будешь ошибаться в своих действиях…

Марина молчала, не все уловив в его словах. Он подумал, спросил деловито:

— В клубе, я заметил, скамеек нет. Куда делись?

— Выбросила их, — сказала она, пугаясь чего-то. — Вы ж обещали стулья купить, чтоб вид зала не портился!

— Ничего я не обещал!

— Да как же не обещали? Помните разговор наш?

Уже спустившись с лестнички, Павел Николаевич бросил Марине, выглядывавшей в дверь:

— Скамейки поставь на место! Они колхозные, артельное добро. Не имеешь права выбрасывать. Понятно?.. А что кинокартину показала мне, за это спасибо. Уважила. Будь здорова!..

Марина не отозвалась, скрылась за дверью. Председатель в этот день был не понятен ей, в душу вселилась какая-то тревога. Было неприятно, что он не одобрил ее затею со скамейками, даже как будто разозлился. Лишь когда начала продавать билеты в кино, она перестала думать о Павле Николаевиче…

Возле ворот дома Татьяны Ильиничны Чугунковой двое мальцов в одинаковых красных рубашках катались на трехколесном велосипеде. Оба были белобрысые, конопатенькие, курносые. На велосипед они усаживались поочередно: один ехал, другой бежал следом. Но вот они почему-то не поладили, заспорили, принялись тузить друг друга, крича на всю улицу.

— Эй, агрессоры, из-за чего война? — подойдя, спросил Павел Николаевич и принялся разнимать драчунов. Они пыхтели, прыгали, как неоперившиеся петушки, но не плакали.

— Моя очередь кататься, а ему бежать! — сказал один.

— Нет, моя! — возразил другой. — Я не доехал до столба, а он — вырывать велосипед. Это нечестно!

Конопатенькие вдруг умолкли, узнав председателя колхоза.

— Фу ты, господи, и как вас мать различает? — удивился Павел Николаевич, глядя то на одного, то на другого, как он удивлялся каждый раз, когда приходил к Чугунковой и видел этих пареньков.

— Да я ж Федя! — сказал один, запрокинув белобрысую головенку.

— А я Петя! — поспешил добавить другой, повторяя жест брата.

— Ну вот что, мужички, помиритесь и ведите меня во двор, — сказал Павел Николаевич и сам принялся открывать калитку.

Под тенистым навесом, где дымилась летняя плита, Чугункова готовила ужин. На сковородке шипело и урчало, позванивал крышкой пузатый чайник. Сама хозяйка, раскрасневшаяся, с голыми по плечи руками, увидев во дворе председателя, засуетилась, пригласила его пройти на крыльцо, где белел скатертью стол.

— Стопка водки, Ильинична, найдется? — спросил он, опускаясь на табуретку.

Она бросила на него настороженный взгляд:

— Иль на душе муторно?

Председатель обычно заходил к Чугунковой в те дни, когда ему было не по себе, не ладилось что-либо по работе или получал взбучку в районе. Сейчас он не ответил на вопрос хозяйки, лишь вздохнул. Она поняла его:

— Что ж, для бодрости духа, как всегда, найдется. Выпей уж, чего там!..

Конопатенькие близнецы опять затеяли спор из-за какой-то игрушки. Чугункова сгребла их и, притихнувших, покорных, потащила к калитке.