Марина не поняла, осуждала ли Чугункова или жалела Говоруна. Да она и сама не знала, как относится к этому человеку, отвечавшему за все Гремякино, — уважала ли его, побаивалась или смотрела на него как на очень занятого старшего товарища.

Теперь они были уже возле дома Чугунковой, утопавшего в зелени. Марине хотелось выяснить еще что-то очень важное, тревожившее ее, в чем она одна не могла разобраться. Она подумала и сказала, глядя себе под ноги:

— Уж слишком клуб мрачный! А что, если побелить его?

Она спрашивала скорее себя, чем Татьяну Ильиничну, и та слушала, наклонив голову. Они остановились у колодца, поблескивавшего накрученной на ворот цепью.

— Опять надоедать председателю, — пожала Марина плечами. — И скамейки, и баян… Да еще побелка клуба!.. Скажи ему только, у него ответ готов: жди. Жди, когда уборка закончится. Жди, когда новый Дом культуры построят. Жди, жди… Это его любимая пластинка. Ожиданием обещанного сыт не будешь.

Она не замечала молчания Татьяны Ильиничны — до того была захвачена собственными словами. А та повернулась, чтобы блеск колодезной цепи не бил в глаза, задумчиво, с легким укором заговорила:

— Милая ты моя, как же человеку жить без ожидания? Мы всегда чего-то лучшего ждем. Без ожидания человеку никак нельзя. Да и народу тоже. Разве люди не ждут такой поры, чтобы жизнь для всех была справедливая и хорошая, чтобы были мир, покой, благополучие? Ждут, милая, ожидают! И борются за это. Кто трудом, кто мудреными учеными формулами, а кто и с оружием в руках. Вот так-то, милая. Дети ждут, когда пойдут в школу; девушка — чтобы выйти замуж, обзавестись домом, семьей; парни — поскорей стать самостоятельными, по работе выдвинуться, даже прославиться. Ну, а матери и отцы? Ох как они хотят своим детям счастья!.. Вот и я всю жизнь ждала одно, другое, третье. И ты жди. Жди, когда окрепнут крылья, и полетишь, как птица… Так что, милая, лиши людей ожидания — и превратятся они в червей жалких…

Татьяна Ильинична хотела еще что-то сказать Марине, но со двора выкатили на трехколесных велосипедах Шурины мальцы — белобрысые конопатики в красных рубашках. Со смехом и криком они объехали вокруг колодца и помчались наперегонки по улице.

— Федя! Петя! Куда же вы? Вернитесь, разбойники! — забеспокоилась Татьяна Ильинична и захлопала руками, как крыльями.

Мальцы направили велосипеды к дому, и, когда оба скрылись за калиткой, она заулыбалась.

— Двойняшки-то теперь как рады! Помнишь, я привезла им трехколесный один на двоих? Все не ладили они, ссорились. А на днях им второй велосипед подарили. Купил речник, Шурин новый муж, расписались они…

Марина заметила, как при последних словах дрогнуло и засветилось радостью лицо Татьяны Ильиничны — так бывает, когда человек сообщает о сбывшемся своем заветном желании.

Они простились.

Татьяна Ильинична поспешила во двор, где ее ожидали совсем иные заботы и хлопоты, чем те, которые владели ею с утра. А Марина направилась в клуб, шла по солнечной стороне улицы и думала. Рассуждения пожилой женщины, знатной доярки, не то чтобы изумили ее своим глубокомыслием, а заставили как бы увидеть то, чего она прежде не видела…

После полудня Марина Звонцова пришла в контору, постучала к председателю и, услышав его хрипловатое: «Войдите!», открыла дверь в его кабинет.

— А чем это ты, красавица, занимаешься? — спросил через забор дед Блажов и сдернул с головы кепчонку — то ли ему было жарко, то ли в знак почтения к девушке.

Он брел из конторы домой и конечно же не мог пройти мимо клуба, тем более что двери были открыты, окна распахнуты, а сама Марина стояла у входа, в розовом сарафане, босая, с большим ведром в руке; руки и ноги у нее были в белых пятнах известки.

— Побелку клуба затеяла! — бросила она старику в ответ. — Уж очень стены прокоптились. Стыдно перед людьми…

Дед Блажов не спешил. Марина сбегала через улицу к колодцу, а когда вернулась с полным ведром воды, он последовал за нею в клуб. В зале ряды стульев были сдвинуты в угол, посредине белела кучка извести, слева у окна стояла прислоненная к наполовину побеленной стенке деревянная лесенка. Оглядевшись, не в силах скрыть своего изумления, дед Блажов уставился на девушку:

— Ты что ж, выходит, одна побелку производишь?

— Одна, а чего ж тут такого? — воскликнула Марина, принимаясь разводить известь в ведерке поменьше.

— Ну и ну! Комсомолию позвала бы на помощь.

— Так сейчас же все заняты! А мне что? Время есть, три дня свободных, в клубе ничего не проводится. Вот я и решила.

— Неужели это твоя обязанность?

— Обязанность не обязанность, а нельзя же нашим гремякинцам в таком клубе сидеть. Позор! Стенки серые, мрачные. Третьего дня товарищ из районного отдела культуры заезжал. Посмотрел клуб, упрекнул справедливо: «Неужели, — говорит, — побелить не можете?» И верно: чего ждать? Побелку все-таки сделать можно? Можно. Вот я сегодня и взялась. Побелю и без председателева благословения.