– Время сентиментализма прошло, дорогой писатель. Опоздал ты со своими взглядами.

Уже при выходе из «мрачного мешка», каким показалась ему спальня юной неромантической особы, Полежаев обратил внимание на яркое многоцветное пятно на стене, заключенное в черную раму.

– Что это такое?

– Кандинский. Подлинник.

Абстракция, в которой художник, казалось, использовал все имеющиеся под рукой краски, заворожила Антона своим сумасшедшим ритмом. Он не мог оторвать глаз от бесконечных линий, черточек, пунктиров, хаотично разбросанных по полотну. Это была не просто картина, это была – картина жизни. С ее непонятными непредсказуемыми зигзагами…

– …Вы Полежаев?

Девушка артистично выгнула вороную бровь и ткнула остреньким мизинцем в его лоснящийся пиджачок.

«Совсем еще девчонка, а держится, как королева!» – подумал он тогда.

Иссиня-черные волосы были прилизаны с помощью мусса. Вечно приподнятый подбородок с кокетливой ямочкой. В глазах – презрение и надменность. Губы высокомерно поджаты. В театре ее называли «наша Аджани». Сходство с кинозвездой мимолетное.

– Да, это я, – признался Антон.

Служебный вход Театра юного зрителя не мог вместить всех желающих. В тот день была громкая премьера, но Полежаева это не касалось. Толпа чьих-то поклонников прижала их почти вплотную друг к другу.

Девушка втянула щеки – и с ее уст слетело нечто нецензурное.

– Я не знал, что в храме матерятся, – пошутил он, поддерживая ее за локоть.

– Ох уж это бремя славы! – поморщилась она.

– Не наше с вами бремя!

– Зато нашими будут синяки!

– А мы так просто не дадимся!

Антон сжал ее руку и ринулся вперед, локтями и грудью рассекая толпы фанатов.

Наконец их обдало прохладным ветерком и запахом мокрого асфальта. Осенние сумерки в его уральском городе всегда зловещи и загадочны.

– Если б не вы, быть бы мне растоптанной или размазанной по стенке!

Высокомерность и презрение куда-то испарились. Ему улыбалась простая девчонка. Улыбалась искренне, как улыбаются при встрече старому другу.

«Она и в жизни играет. Все они, артисты, таковы».

– А Вовка разве не придет?

Он сразу заподозрил неладное, как только она обратилась к нему с вопросом, но толпа разбушевавшихся поклонников не дала разобраться на месте.

– В запое Мичуринский. Чуть спектакль из-за него не сорвался! Он перепоручил вас мне. Не забыл, хоть и пьяный! Так вы идете?

Девушка теперь рассматривала его какими-то детскими, заинтересованными глазами. Он отметил про себя, что она, пожалуй, красивее кинозвезды, и что обыкновенные, космические звезды вдруг загорелись над ее головой, и что кончился дождь, который лил беспрерывно неделю. И он сказал: «Иду», даже не спросив: «Куда?».

Вовка Мичуринский когда-то подрабатывал в педучилище, вел театральный кружок. Там они и познакомились.

Вовка пообещал по телефону: «Что-нибудь придумаем. Жди меня у служебного входа».

Мичуринский был сводником-любителем. Считал, чем больше у мужика любовниц, тем дольше он живет. Искренне радовался, когда кто-нибудь в пунцовом смущении умоляюще протягивал руку, и с видом аристократа перед папертью позвякивал заветной связкой ключей.

Полежаев обратился к нему за «милостыней» не в предвкушении радостей телесных, а скорее, наоборот, чтобы унять или ослабить душевные терзания.

Накануне он вернулся из командировки усталый. Поел и прилег на часок, Маргарита сказала, что идет на почту получать денежный перевод.

– Папа! Папа! Сделай мне что-нибудь поесть!

Васильковые глаза. Темно-русые локоны. Брови нахмурены, как у матери. Дочери уже двенадцать. Двенадцать лет спокойной супружеской жизни. Спокойной, потому что он захотел так.

Антон побрел на кухню. Продрал глаза. Девять часов вечера.

– А где мама? – Никак не мог вспомнить.

– Ушла на почту.

Маргарита никогда бы не призналась, что подсыпала ему в пищу снотворное. Он и не спрашивал ее ни о чем. Только догадался, что доза была лошадиная.

Она явилась через полчаса, изобразив на лице невинную озабоченность.

– Как вы тут без меня? Уже поели? Молодцы!

Дашка надулась и глядела в пол.

– Почта закрывается в семь, – сообщил он.

– Я встретила подругу и просидела у нее в гостях!

– Где же обитают твои подруги? На Луне? Хоть бы одну показала.

– Слушай, не морочь мне голову! Тебя неделями дома не бывает. А мне и на работу надо, и с ребенком позаниматься, и за домом следить!