"Все люди, которых я относил к категории ниже червей, надрали мне задницу", - говорит он. Вскоре в его команде осталось два человека, и его перевели в другую команду с более высокими парнями. Когда они подняли лодку на высоту головы, он даже не смог до нее дотянуться, и вся его неуверенность в своих размерах и прошлом начала рушиться на него.

"Я начал верить, что мне там не место", - говорит он. "Что я генетически неполноценен. Как будто у меня были сверхспособности, а я их потерял. Я был в таком месте, где никогда не был, и у меня не было дорожной карты".

Подумайте, в каком состоянии он находился в тот момент. Этот человек отлично прошел первые несколько недель BUD/S. Он поднялся из ничего и был феноменальным спортсменом. У него было столько опыта на этом пути, на который он мог бы опереться. Он закалил свой ум, но из-за того, что его фундамент дал трещину, когда жизнь стала реальной, он потерял контроль над своим мышлением и стал рабом своей неуверенности в себе.

В понедельник вечером Доббс явился в медпункт с жалобами на ноги. Он был уверен, что у него стрессовые переломы, но когда он снял ботинки, они не распухли и не стали черно-синими, как он себе представлял. Они выглядели совершенно здоровыми. Я знаю это, потому что я тоже был на медосмотре и сидел рядом с ним. Я увидел его пустой взгляд и понял, что неизбежное близко. Такое выражение лица бывает у человека после того, как он отдает свою душу. Такое же выражение было у меня в глазах, когда я уходил из Pararescue. Что навсегда свяжет меня с Шоном Доббсом, так это тот факт, что я знал, что он собирается уйти, еще до того, как он это сделал.

Врачи предложили ему мотрин и отправили обратно в страдания. Я помню, как наблюдал за тем, как Шон зашнуровывает ботинки, гадая, в какой момент он наконец сломается. В этот момент подъехал СБГ на своем грузовике и крикнул: "Это будет самая холодная ночь, которую вы переживете за всю свою жизнь!"

Я был под лодкой со своей командой, направляясь к печально известному Стальному пирсу, когда, оглянувшись назад, увидел Шона в кузове теплого грузовика SBG. Он сдался. Через несколько минут он трижды прозвонил в колокол и опустил шлем.

В защиту Доббса можно сказать, что это была кошмарная адская неделя. Дождь лил весь день и всю ночь, а это означало, что вы никогда не согреетесь и не высохнете. К тому же кому-то из командования пришла в голову блестящая идея, что в столовой класс не нужно кормить и поить, как королей. Вместо этого нам почти на каждый прием пищи выдавали холодные пайки MRE. Они решили, что это еще больше испытает нас. Это будет больше похоже на реальную ситуацию на поле боя. Это также означало, что не было абсолютно никакого облегчения, и без обилия калорий, которые можно было бы сжечь, никому не удавалось найти в себе силы преодолеть боль и изнеможение, не говоря уже о том, чтобы согреться.

Да, это было жалко, но я любил это. Я получал удовольствие от варварской красоты, когда видел, как разрушается душа человека, а потом он снова поднимается и преодолевает все препятствия на своем пути. К третьему заходу я знал, что может выдержать человеческое тело. Я знал, что могу выдержать я, и питался этим. В то же время мои ноги чувствовали себя неважно, а колено ныло с первого дня. С болью я мог справиться еще как минимум пару дней, но мысль о травме пришлось выкинуть из головы. Я ушла в темное место, где были только я и боль и страдания. Я не обращал внимания ни на одноклассников, ни на инструкторов. Я стал настоящим пещерным человеком. Я был готов умереть, чтобы пройти через это.

Я был не единственным. Поздно вечером в среду, когда до конца Адской недели оставалось тридцать шесть часов, в классе 235 произошла трагедия. Мы были в бассейне для эволюции под названием "гусеничный заплыв", в котором каждая команда лодки плыла на спине, сцепив ноги вокруг туловища, цепочкой. Чтобы плыть, мы должны были согласованно использовать руки.

Мы собрались у бассейна. Оставалось всего двадцать шесть человек, и одного из них звали Джон Скоп. Мистер Скоп был образцовым человеком ростом 182 см и весом 225 фунтов, но он был болен после прорыва и всю неделю то и дело попадал в медпункт. Пока двадцать пять человек из нас стояли на палубе бассейна, опухшие, потрепанные и кровоточащие, он сидел на лестнице у бассейна и бил молотком от холода. Казалось, он замерз, но от его кожи исходили волны тепла. Его тело было как радиатор, работающий на полную мощность. Я чувствовал его на расстоянии десяти футов.

Я перенес двойную пневмонию во время своей первой "адской недели" и знал, как это выглядит и ощущается. Его альвеолы, или воздушные мешочки, заполнялись жидкостью. Он не мог их очистить, поэтому с трудом дышал, что усугубляло его проблему. Когда пневмония не контролируется, она может привести к отеку легких, который может быть смертельно опасным, а он был уже на полпути к этому.

Конечно, во время плавания гусеницей его ноги затекли, и он бросился на дно бассейна, как кукла, набитая свинцом. Два инструктора прыгнули за ним, и дальше начался хаос. Они приказали нам выйти из воды и выстроили нас вдоль ограждения спиной к бассейну, пока медики пытались привести мистера Скопа в чувство. Мы все слышали и понимали, что его шансы уменьшаются. Через пять минут он все еще не дышал, и нам приказали уйти в раздевалку. Мистера Скопа отвезли в больницу, а нам сказали бежать обратно в класс BUD/S. Мы еще не знали об этом, но "Адская неделя" уже закончилась. Через несколько минут вошел SBG и холодно сообщил новости.

"Мистер Скоп мертв, - сказал он. Он оглядел комнату. Его слова стали общим ударом для людей, которые и так были на острие ножа после почти недели без сна и облегчения. СБГ это не волновало. "Это мир, в котором вы живете. Он не первый и не последний, кто умирает на вашем поприще". Он посмотрел на соседа мистера Скопа и сказал: "Мистер Мур, не украдите ничего из его вещей". Затем он вышел из комнаты, как будто это был просто другой день.

Я разрывался между горем, тошнотой и облегчением. Мне было грустно и тошно от того, что мистер Скоп умер, но мы все испытывали облегчение от того, что пережили Адскую неделю, к тому же то, как SBG справился с этим, было прямолинейным, без глупостей, и я помню, как подумал, что если бы все "морские котики" были такими, как он, то этот мир определенно был бы для меня. Поговорим о смешанных эмоциях.