Большинство гражданских не понимают, что для выполнения работы, которой нас обучали, нужен определенный уровень бессердечия. Чтобы жить в жестоком мире, нужно принять хладнокровные истины. Я не говорю, что это хорошо. Я не обязательно горжусь этим. Но спецназ - это жестокий мир, и он требует жестокого ума.

Адская неделя закончилась на тридцать шесть часов раньше срока. На "Гриндере" не было ни пиццы, ни церемонии вручения коричневых рубашек, но двадцать пять человек из 156 возможных справились с задачей. И снова я был одним из немногих, и снова я был распухшим, как тесто из "Пиллсбери", и на костылях, а впереди еще двадцать одна неделя тренировок. Моя коленная чашечка была цела, но обе голени были исколоты небольшими переломами. Дальше - хуже. Инструкторы были раздражены, потому что их заставили досрочно объявить Адскую неделю, и они закончили ее всего через сорок восемь часов. По всем возможным показателям мои шансы на окончание школы снова выглядели плачевно. Когда я двигал лодыжкой, мои голени активировались, и я чувствовал жгучую боль, что было огромной проблемой, потому что обычная неделя в BUD/S требует до шестидесяти миль бега. Представьте себе, как это сделать с двумя сломанными голенями.

Большинство ребят из класса 235 жили на базе в Командовании специальных боевых действий ВМС в Коронадо. Я жил примерно в двадцати милях от них в однокомнатной квартире стоимостью 700 долларов в месяц с плесенью в Чула-Висте, которую делил с беременной женой и падчерицей. После того как она забеременела, мы с Пэм снова поженились, я взял в кредит новую Honda Passport, из-за чего влез в долги примерно на 60 000 долларов, и мы втроем отправились из Индианы в Сан-Диего, чтобы создать новую семью. Я только что второй раз за календарный год прошел "Адскую неделю", а она должна была родить нашего ребенка как раз к выпускному, но ни в моей голове, ни в моей душе не было счастья. Да и как оно могло быть? Мы жили в дырявом доме, который находился на грани доступности, а мое тело снова было сломано. Если бы я не справилась, то не смогла бы позволить себе даже снять жилье, пришлось бы начинать все сначала и искать новую работу. Я не мог и не хотел этого допустить.

В ночь перед тем, как Первая фаза вновь набрала силу, я побрился налысо и вгляделся в свое отражение. Почти два года подряд я доводил боль до крайности и возвращался за новым. Я добивался успеха, но потом был заживо похоронен в провале. В ту ночь единственное, что позволило мне продолжать двигаться вперед, - это осознание того, что все, через что я прошел, помогло мне ожесточить разум. Вопрос был в том, насколько толстой была эта мозоль? Сколько боли может выдержать один человек? Смогу ли я бежать на сломанных ногах?

На следующее утро я проснулся в 3:30 и поехал на базу. Прихрамывая, я добрался до помещения BUD/S, где хранилось наше снаряжение, и рухнул на скамейку, бросив рюкзак к ногам. Внутри и снаружи было темно, и я был совершенно один. Копаясь в рюкзаке, я слышал шум прибоя. Под моим подводным снаряжением лежали два рулона клейкой ленты. Я мог только качать головой и улыбаться в неверии, хватая их, понимая, насколько безумным был мой план.

Я осторожно натянул толстый черный носок на правую ногу. Голень была нежной на ощупь, и даже малейшее подергивание голеностопного сустава отмечалось по шкале страданий. Затем я обмотал ленту вокруг пятки, затем поднялся над лодыжкой и снова спустился к пятке, а затем двинулся вниз по стопе и вверх по икре, пока вся голень и стопа не оказались туго обмотанными. Это был только первый слой. Затем я надел еще один черный носок-трубу и точно так же заклеил стопу и лодыжку. К тому времени как я закончил, у меня было два слоя носков и два слоя ленты, а когда нога была зашнурована в ботинке, лодыжка и голень были защищены и обездвижены. Удовлетворенная, я занялась левой ногой, и через час обе мои голени словно погрузились в мягкий гипс. Ходить по-прежнему было больно, но мучения, которые я испытывал, когда двигал лодыжкой, стали более терпимыми. Или, по крайней мере, мне так казалось. Я узнаю об этом, когда мы начнем бежать.

Наша первая тренировочная пробежка в тот день стала для меня испытанием огнем, и я изо всех сил старалась бежать, не напрягая сгибатели бедра. Обычно мы позволяем нашим стопам и голеням задавать ритм. Мне пришлось изменить эту ситуацию. Потребовалось сосредоточиться, чтобы выделить каждое движение и создать движение и силу в ногах от бедра вниз, и в течение первых тридцати минут боль была самой сильной, которую я когда-либо испытывал в своей жизни. Лента впивалась в кожу, а удары посылали волны агонии по моим исколотым голеням.

И это был лишь первый забег, который обещал стать пятью месяцами непрерывной боли. Можно ли было выдержать это день за днем? Я думал о том, чтобы бросить. Если провал - это мое будущее и мне придется полностью пересмотреть свою жизнь, то какой смысл в этих упражнениях? Зачем оттягивать неизбежное? Неужели у меня все в порядке с головой? Каждая мысль сводилась к одному и тому же старому и простому вопросу: зачем?

"Единственный способ гарантировать неудачу - это бросить все прямо сейчас!" Теперь я разговаривал сам с собой. Беззвучно кричал, перекрывая шум мучений, которые сокрушали мой разум и душу. "Прими боль, или это будет не только твой провал. Это будет провал твоей семьи!"

Я представил себе, какие чувства испытаю, если мне действительно удастся это сделать. Если бы я смог вытерпеть боль, необходимую для выполнения этой миссии. Это позволило мне пройти еще полмили, прежде чем боль обрушилась на меня и закрутилась во мне, как тайфун.

"Людям трудно пройти BUD/S здоровыми, а ты проходишь его на сломанных ногах! Кому еще такое может прийти в голову?" спросил я. "Кто еще сможет пробежать хотя бы одну минуту на одной сломанной ноге, не говоря уже о двух? Только Гоггинс! Ты двадцать минут в деле, Гоггинс! Ты - машина! Каждый твой шаг с этого момента и до конца будет только закалять тебя!"

Последнее сообщение взломало код, как пароль. Мой мозолистый разум стал моим билетом вперед, и на сороковой минуте произошло нечто удивительное. Боль отступила на второй план. Лента ослабла и не врезалась в кожу, а мышцы и кости достаточно разогрелись, чтобы выдержать удар. В течение дня боль то появлялась, то исчезала, но стала гораздо более управляемой, и когда она появлялась, я говорил себе, что это доказательство того, насколько я вынослив и насколько сильнее я становлюсь.

День за днем повторялся один и тот же ритуал. Я приходил рано, заклеивал ноги скотчем, терпел тридцать минут сильнейшей боли, уговаривал себя и выживал. Это не было ерундой типа "притворись, пока не сделаешь". То, что я каждый день приходила на занятия, готовая пройти через подобное, было для меня поистине удивительным. Инструкторы тоже вознаградили меня за это. Они предложили связать мне руки и ноги и бросить меня в бассейн, чтобы проверить, смогу ли я проплыть четыре круга. На самом деле, они не предлагали. Они настаивали. Это была одна из частей эволюции, которую они называли "защита от утопления". Я предпочитал называть это контролируемым утоплением!