Как только эти слова прозвучали, я внутренне проклял себя за то, что так легко раскрыл эту информацию. На самом деле, я даже не могу осознать, что только что говорил об этом с кем-то, кроме дяди Эйдена и иногда папы.

Я был гордым членом Антисоциального клуба до такой степени, что мог быть избран его президентом. Поэтому всегда гордился своей закрытостью и скрытностью. Я никогда не был открытой книгой, даже когда был моложе или работал с психотерапевтами. Они пытались, но как только я оттачивал игру в социальную эмуляцию и осваивал эмоции, мне удалось играть с ними так же искусно, как с шахматной доской.

Мия, однако, совсем другая. Я пытался играть с ней, но у меня так и не получилось.

Она смотрит на меня с пониманием, а не с клиническим осуждением. Только три человека смотрели на меня так. Мама, папа – после того, как он понял, что бессмысленно сажать меня на поводок, и дядя Эйден.

А теперь – она.

Мия.

Она смотрит на меня несколько секунд так, как будто может содрать с меня кожу живьем и вставить себя между моих ребер. После тщательного обдумывания она выдает:

— Так вот почему тебе было трудно оставаться на месте с тех пор, как ты объявил о перемирии с Язычниками?

Проницательная маленькая шалунья.

— Частично.

— А что еще?

— Ты играешь в несносную толкай-и-тяни игру.

— Ну, раньше я не могла тебе доверять.

— Значит ли это, что теперь доверяешь?

— Начинаю, — она прочистила горло. — Тебе лучше?

Я крепче сжимаю ее талию, пальцы впиваются в мягкую кожу.

— Теперь, когда ты здесь, да.

— И этого достаточно?

— Чтобы голоса притупились, да.

— Поэтому ты сказал, что я единственная, кто может утолить ярость?

Я киваю.

— Ты приятный вызов.

— Но что, если я перестану быть приятным вызовом? Ты избавишься от меня, если я встану у тебя на пути?

— Большую часть времени ты не очень хорошо себя ведешь и постоянно мешаешь мне. Не заметил, чтобы я тебя отталкивал.

— А что, если я никогда не изменюсь и буду продолжать быть трудной и слишком самоуверенной.

— На это я и рассчитываю. Не меняйся никогда. Ты идеальна такой, какая ты есть.

Ее пробирает дрожь, и она слегка улыбается.

— Это Брэн научил тебя так говорить?

— Ни хрена подобного. На самом деле, я должен научить его кое-чему.

— Потому что он эмпат?

— Это тоже проблема, но больше всего меня беспокоит то, что он немного ханжа и не имеет практически никакого опыта.

— А ты никогда не думал, что это потому, что девушки использовали его, чтобы подобраться к тебе?

Я сузил глаза.

— Откуда ты это знаешь?

— Он мне рассказал.

— Тебе становится слишком уютно с Брэном, не так ли?

— Он очень хороший друг.

— Хм.

— Прекрати, — она улыбается. — Не могу поверить, что ты ревнуешь к собственному брату-близнецу.

— Я не ревную. Просто охраняю территорию. Кроме того, есть причина, по которой я более популярен, чем он.

— То, что ты придурок?

— И это тоже. А еще он иногда очень эмоционально заторможен. Не позволяй образу, который он так хорошо носит, обмануть тебя. У него есть и другая сторона, которую он держит под замком.

— И что это значит?

— Тебе не о чем беспокоиться.

Она смотрит на меня, слегка нахмурившись, но, к счастью, решает оставить это без внимания и указывает на мой блокнот.

— Ты делал наброски?

— Да. Боюсь, не очень удачно.

— Ты не спал?

— Не было времени.

— Но ты никогда не спишь.

— Сон переоценивают, — я останавливаюсь на этом, не желая раскрывать, что я действительно сплю, просто не тогда, когда она рядом.

В последнее время она в одиночку стимулирует мой творческий потенциал, и я предпочитаю получать от этого максимум удовольствия, а не спать.

Мия озирается.

Я щипаю ее за щеку.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что ты выглядишь очаровательно, когда хмуришься? Меня это сильно заводит.