В первые пару сеансов общения с Саддамом у меня немного заплетался язык. Изучая историю на протяжении стольких лет, я теперь оказался в самом ее центре. Когда вы являетесь аналитиком по вопросам руководства в ЦРУ , вы всегда находитесь в стороне. Саддам был человеком, которого я знал по фотографиям, по биографическим анекдотам, по исследованиям его семейных связей, по описаниям иракских перебежчиков, по секретным отчетам о его стиле руководства и автократических излишествах. Теперь он сидел напротив меня.

Первая сессия была направлена на то, чтобы заставить Саддама говорить. Мы не задавали никаких жестких вопросов, потому что все еще прощупывали его. Мы должны были завоевать его доверие или хотя бы терпимость, потому что нам нечего было предложить ему в обмен на сотрудничество. Мы не могли сказать ему, что поговорим с судьей и попросим смягчить приговор. Мы понятия не имели, как Саддама будут преследовать в судебном порядке и кто будет заниматься преследованием.

Мы сказали ему, что хотим обсудить с ним события его режима. Мы подчеркнули, что политикам в Соединенных Штатах очень интересно, что он скажет. Я протянул ему несколько книг с фотографией Саддама на обложке. Я сказал ему, что на Западе есть много информации о нем. Часть из них была точной, часть - неточной, а в некоторых мы просто не были уверены. Я сказал Саддаму, что это его шанс раз и навсегда исправить ситуацию и рассказать миру, кто он такой. Саддам выслушал и кивнул в знак согласия.

Ахмад, наш переводчик, был чрезвычайно ценен. Будучи единственным человеком, говорящим по-арабски, Ахмад пообщался с Саддамом еще до того, как мы начали допрос. Он рассказал нам о некоторых событиях, произошедших с Саддамом в ночь его пленения и до нашего первого допроса. Он сказал, что Саддам довольно быстро освоился в окружающей обстановке и выглядел довольно скромным, однажды попросив иголку и нитку, чтобы починить свою одежду.

По словам Ахмада, через день или два после пленения Саддам спросил его: "Почему никто не приходит поговорить со мной?" Это была очень обнадеживающая новость. До этого момента мы не знали, захочет ли Саддам с нами разговаривать. Честно говоря, мы не знали, чего ожидать. В ночь захвата он вел себя довольно агрессивно, и мы должны были быть готовы ко всему. После начала допросов Ахмад оставался с Саддамом, когда врачи приходили на плановые осмотры. Ахмад докладывал о самочувствии Саддама и о том, что он говорит о вещах, о которых мы говорили.

Наши допросы Саддама должны были длиться месяцами, а не днями или неделями. После первых нескольких сеансов мы поговорили об этом с нашим руководителем группы. Мы сказали, что допрос нужно вести методично. Мы думали, что сможем завоевать его доверие, но только если нам дадут достаточно времени. Ответ был отрывистым: "Таков план. ФБР прибудет сюда через несколько дней. До тех пор он у нас. Выясните все, что сможете". В ответе не было ничего о том, чтобы перезвонить в штаб-квартиру ЦРУ, ничего о том, чтобы разработать план с указанием наших целей. Все нужно было делать на ходу. Мы многому научились у Саддама, но могли бы научиться гораздо большему. Как сказал бы Саддам, "духа диалога не было".

Наши военные коллеги не могли быть более полезными. Во главе с Макрейвеном они из кожи вон лезли, чтобы помочь нам во всем, что нам было нужно. Когда врач подразделения отказался предоставить нам ежедневную медицинскую карту Саддама, мы попросили Макрейвена вмешаться. На следующее утро врач предоставил нам самые свежие данные о состоянии здоровья Саддама .Макрейвен был отличным офицером и прирожденным лидером, и я не удивился, когда много лет спустя узнал, что он организовал рейд, который привел к гибели Усамы бен Ладена.

Во время первых нескольких сеансов Саддам, казалось, чувствовал себя комфортно и даже наслаждался нашими разговорами. Однажды он сказал переводчику Ахмаду, что хочет сходить в туалет перед сеансом, чтобы нас не прерывали. Однажды он попросил новую тарелку, потому что "хотел выглядеть более презентабельно". Часто в конце наших бесед он говорил что-то вроде: "Я рассказал вам больше, чем думал" или "Мы могли бы очень хорошо поговорить, если бы встречались вне этих обстоятельств".

Но в другие моменты Саддам был настроен конфронтационно. Во время нашей третьей сессии он начал ответ на один из вопросов со слов: "Я Саддам Хусейн аль-Тикрити, президент Ирака. А кто вы?". В другой раз он был так расстроен моими вопросами, что отказался пожать мне руку и просто насмехался надо мной. Затем он надвинул на лицо капюшон и сердито поднял руку, чтобы охранник вывел его из комнаты.

Саддам считал, что мир должен знать историю Ирака, вплоть до Месопотамии, чтобы понять, что все, что он делал, он должен был делать в силу того, кем он был и откуда он пришел. У Саддама было грандиозное представление о том, как он вписывается в историю Ирака. Он видел себя олицетворением величия Ирака и символом его превращения в современное государство. "Историки - это люди, которые видят сквозь темноту, - говорил он.

На нашем первом занятии я сказал, что важно знать, что произошло сто лет назад, и Саддам насмешливо посмотрел на меня. Тысячу лет назад, - сказал он, исправляя мою недальновидность. Затем он спросил нас, слышали ли мы о Саладине, великом иракском воине. Брюс, пытаясь вывести его на чистую воду, ответил отрицательно. Глаза Саддама увеличились, и он с недоверием в голосе сказал: "О, но вы должны знать, кем был Саладин. Он очень важен". На что полиграфолог ответил: "Что ж, почему бы вам не рассказать нам о нем". Саддам пустился в пространные рассуждения о победах и врагах Саладина. Он поведал о том, как Саладин отвоевал Иерусалим у крестоносцев. Саддам почувствовал сильное родство с великим воином. Он также гордился тем, что Саладин был родом из Тикрита. Но он не упомянул, что Саладин был курдом.

Саддам сказал, что если мы хотим обсудить историю, он будет рад поговорить с нами. В этот момент его голос стал суровым, он поднял указательный палец и с большой убежденностью и резкостью заявил, что не будет подвергаться допросам. Мы сказали, что это не входило в наши намерения. Конечно, именно это мы и планировали сделать. Чтобы получить ответы на вопросы, на которые мы действительно хотели получить ответы, мы должны были затронуть темы, которые были бы ему близки, и попытаться заставить его говорить. Мы бросали в воду приманку и надеялись, что он заглотит наживку.