Лицо Елены становится пепельно-серым, и я стискиваю зубы, заставляя себя оставаться на месте. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не выскочить из своего укрытия и не броситься к ней, перестрелять всех до единого ублюдков, которые сейчас дотронулись до нее, и Диего Гонсалеса тоже, за все те дерьмовые вещи, которые он собирается ей сказать. Но я знаю, чем это закончится… Это закончится моей смертью, и, вероятно, ее тоже. Здесь больше мужчин, чем я мог бы надеяться справиться в одиночку. Если я собираюсь вызволить Елену, это должно быть сделано другими способами. Но сначала мне нужно знать, что планирует Диего.

— Я вообще не собираюсь жениться на тебе, — продолжает он с ноткой гордости в голосе, как будто он взволнован тем, что наконец раскрывает ей свой план. — Я собираюсь подержать тебя здесь день или два, пока сюда не прибудут все мои друзья и партнеры. Самые богатые люди, которых я знаю.

Он наклоняется к ней чуть ближе, и мне приходится напрягаться, пытаясь расслышать, что он говорит, но мне удается разобрать это, едва-едва.

— Я собираюсь устроить для них грандиозную вечеринку. Я собираюсь выставить тебя на аукцион вместе с другими женщинами, которых я выставляю на продажу, но они и в подметки не годятся тебе, красавица. Ты будешь центральным элементом всего этого дела, и это будет моей местью семье Сантьяго за то, что они отказали мне ни в двух невестах.

Он улыбается так широко, что я думаю, что это может расколоть его лицо, когда он отступает назад, наблюдая за выражением ужаса на ее лице.

— Я верю, что ты все еще девственница, хотя я попрошу кого-нибудь проверить. Ты сделаешь меня богатым, богаче, чем я уже есть, — добавляет он с коротким смешком, — и вдобавок разрушу семью Сантьяго. Твой отец никогда не оправится от этого.

Затем Диего кивает мужчинам, и они подталкивают ее вперед, но не к главному дому, а налево от него, в том направлении, откуда пришел я. Я отступаю в свое укрытие, желая как-нибудь подать ей сигнал, что я здесь, что я знаю, что с ней происходит, и что я сделаю все возможное, чтобы помочь.

Но это никому не поможет, если меня поймают.

Я жду, пока они пройдут, отмечая здание, куда они ее ведут, и пока Гонсалес и его личная охрана не удалятся в дом. Когда кажется, что путь свободен, я отступаю тем же путем, каким пришел, и выхожу через ворота. Я возвращаю их на место, кто-нибудь в конце концов посмотрит на них и увидит отметки там, где они были вырезаны, но это займет некоторое время.

Я выдыхаю и выхожу из комплекса, наблюдая за любыми признаками того, что меня заметили. Это самая простая часть…все, что мне нужно сделать, это вернуться к мотоциклу, и я свободен возвращаться в особняк Сантьяго или в то, что от него осталось.

То, что от него осталось, подходящее описание, когда я добираюсь до ворот. Из ряда зданий, включая главный особняк, все еще валит дым, и повсюду валяются тела. Люди Сантьяго работают над уборкой, и я прохожу мимо них, пробираясь через внутренний двор, пока не нахожу Рикардо возле особняка, пытающегося успокоить свою рыдающую жену, которая сидит на низкой стене возле какого-то кустарника, плотно завернувшись в халат.

— Если бы ты просто отдал ему Елену сразу… — слышу я, как она говорит низким, дрожащим голосом, и стискиваю зубы, чтобы не ответить тем, что мне так сильно хочется сказать.

Рикардо оборачивается, услышав мои шаги, и быстро оглядывается на свою жену.

— Я вернусь, Лупе, — тихо говорит он, затем шагает ко мне, его лицо напряжено и встревожено.

— Елена не с тобой?

Я качаю головой.

— Они забрали ее у меня, когда мы уже были под землей.

— Я видел, как они уходили с ней, но я не смог добраться туда вовремя. — Чувство вины, искажающее лицо и голос Рикардо, бледнеет по сравнению с моими. — Я надеялся, что ты, возможно…

— Они были уже в резиденции Гонсалеса, прежде чем я смог добраться до нее. — Я выдохнул. — Тем не менее, мне удалось раздобыть информацию. Я знаю, что он запланировал для нее.

Не дожидаясь ответа, я пускаюсь в объяснения, рассказывая Рикардо в точности то, что я слышал, как Диего говорил Елене. По мере того, как я говорю, его лицо становится все более и более пепельным, пока он не смотрит на меня в ошеломленном молчании.

— Возможно, Лупе была права, — тихо говорит он, когда снова может говорить. — Возможно, мне следовало отдать ее ему, когда он попросил ее.

— Нет, — коротко отвечаю я ему, моя челюсть сжимается. — Ты должен был позволить мне уйти с ней сегодня раньше, когда я приехал вместо того, чтобы откладывать встречу, которой он никогда не удостоит. Но, — добавляю я, прежде чем Рикардо успевает заговорить, — сейчас нет смысла спорить об этом. Елена будет выставлена на аукцион через два дня. Все, что нам осталось сделать, это решить, что мы собираемся с этим делать.

Рикардо поджимает губы, явно задумавшись. Наконец, он вздыхает и смотрит на меня.

— Видел ли тебя кто-нибудь важный? Кто-нибудь, кто мог бы тебя узнать?

Я качаю головой.

— Просто пехотинцы. Сомневаюсь, что кто-то из них достаточно хорошо разглядел меня, чтобы я запал им в голову.

— А Диего Гонсалес? Он знает, кто ты?

— У него нет причин для этого. Не по внешнему виду и, вероятно, не по имени. А что? — Я прищуриваюсь, глядя на него. — О чем ты думаешь?

Рикардо хмурится.