Как только моя одежда высыхает, я хватаю ее и отхожу немного дальше по пляжу, чтобы одеться, наполовину надеясь, что Левин не сможет удержаться и украдкой посмотрит, как я натягиваю свои недавно обрезанные шорты, и блузку через голову.

Одежда в точности такая, как он и говорил, но это все же лучше, чем рубашка, наполовину пропитанная кровью. Порез на боку щиплет от соленой воды, и я морщусь, натягивая рубашку, чувствуя, как натягиваются швы. Я не замечала этого раньше, когда мы плавали, я слишком наслаждалась собой, но теперь я чувствую, как подкрадывается боль.

Я все равно иду прогуляться по пляжу, в основном для того, чтобы избежать неловкости с Левиным, пока он пытается поработать с радио. Когда я возвращаюсь, уже почти сумерки, и он разводит костер, подбрасывая свежую щепку, два пакета с пайком готовы и ждут нашего ужина.

— Вот ты где, — говорит он, откидываясь на пятки и наблюдая, как загораются ветки. — Я надрывался над горячей плитой на ужин, — добавляет он, подталкивая ко мне один из пакетов с улыбкой, которая говорит мне, что он пытается сгладить ситуацию.

Я тянусь за пакетом с едой, решив пока оставить это в покое. Мы с ним ничего не улучшим, если будем ссориться, я это знаю. Если есть выход из этого положения, нам придется найти способ работать вместе, чтобы разобраться в нем или, по крайней мере, нам нужно будет ладить.

— Я хочу услышать больше о том, чем ты раньше занимался, — говорю я ему, ковыряясь в еде, проглатывая кусочек за кусочком. — Тебе не обязательно рассказывать мне о действительно кровавых вещах, если ты не хочешь. Просто… я не знаю. Что-нибудь авантюрное.

Левин посмеивается, сидя у камина.

— Подобных историй много, — говорит он, откусывая еще кусочек от своего ужина. — Тебе придется быть немного более конкретной.

— В скольких странах ты был? Во всех? — Я скрещиваю ноги, наклоняюсь вперед, проглатывая еще один кусочек, и тянусь за бутылкой воды, стоящей между нами. — Или только в большинстве?

— В большинстве, — говорит Левин, забирая бутылку с водой, когда я заканчиваю с ней. — Хотя я побывал практически на всех континентах. В Антарктиде ничего нет, пингвины нечасто заключают контракты с людьми. — Он улыбается мне, и я чувствую, как мои губы подергиваются в ответ, улыбка невольно расплывается по моему лицу.

— Какая твоя любимая страна?

— Хм. — Левин задумывается, откусывая еще кусочек и отставляя поднос в сторону. — Россия была домом, так что это довольно далеко в списке, даже если там произошло много смешанного хорошего и плохого. Франция прекрасна. Мне также особенно нравилось ездить в Японию, но я не часто там бывал. Их собственные организации, как правило, разбирались со всем до того, как мы добирались до этого.

— Не фанат Мексики? — Я дразню его и вижу, как напрягается его челюсть.

— Там достаточно мило, — говорит он более резким голосом, чем раньше, и я знаю, что снова зашла с ним слишком далеко.

— Ты когда-нибудь ездили куда-нибудь просто в отпуск? — Спрашиваю я с любопытством. — Просто для развлечения, не по делу?

Он тихо смеется, его лицо снова смягчается, совсем чуть-чуть.

— Не часто, — печально говорит он. — Раньше у меня не было времени. Синдикату не понравилось бы. А потом…

Его голос снова затихает, когда он замолкает, и я сижу там, наблюдая за ним по другую сторону огня. Я так много о нем не знаю. Так часто, я кажется, спотыкаюсь о тему, которая заставляет его замолчать, и я подозреваю, что это связано с его покойной женой. Все в нем интригует меня, заставляет желать его еще больше, узнать его не только физически, но и таким, какой он есть. Он старше меня, но это заставляет его казаться мудрым и сексуальным, это привлекает меня, а не отталкивает.

Он единственный мужчина, которого я когда-либо встречала, который заставляет меня чувствовать себя так.

— Это был долгий день, — наконец говорит Левин, когда мы заканчиваем есть. — Нам обоим нужно попытаться немного поспать.

Я киваю, разглаживая одеяло, которое мы использовали в качестве импровизированной кровати прошлой ночью, и укладывая поверх него то, которое я использовала ранее, теперь уже высушенное. Я бросаю на него взгляд и вижу его нерешительность. Я знаю, что он думает о том, чтобы снова лечь спать по другую сторону костра, на песке вместо того, чтобы быть так близко ко мне.

— Согреешь меня? — Тихо спрашиваю я и вижу, как на мгновение напрягаются его челюсти, прежде чем он кивает.

Он ложится рядом со мной на одеяло, натягивая верхнее на нас обоих. Я чувствую дюйм пространства, который он оставил между нами, как пропасть, намеренно не позволяя нам касаться друг друга, насколько это возможно, как будто он не уверен, что произойдет, если он хотя бы коснется меня. По иронии судьбы, от этого еще труднее подавить желание, бурлящее в моих венах. Я остро ощущаю, как он лежит позади меня, ощущаю теплый аромат его кожи, исходящий от одеяла, вспоминаю, как хорошо мне было прошлой ночью, когда он прижимался ко мне. Я хочу его так, как никогда ничего не хотела, и я чувствую, как это почти вибрирует во мне, пока мне не приходится сжать руки в кулаки у груди, чтобы не потянуться к нему.