На фоне своего позора и смущения администрация постаралась отдать под суд каждого, кто имел хоть какое-то отношение к разоблачениям WikiLeaks. Сложившаяся ситуация обнажила для старого вашингтонского истэблишмента темную, ненадежную сторону интернета. Такой представляли себе сеть Ассанж и активисты пиратской партии: анархия без гражданства и никаких прав на интеллектуальную собственность. Они повысили ставки и подали столь долгожданный пример, сумев так «сексуально», как выразились эксперты по вопросам безопасности, преподнести утечку данных и привлечь к войне с секретностью весьма модную троллинговую группу Anonymous. Рядовой Челси Мэннинг, обвиняемая в раскрытии секретных данных, содержалась в одиночной камере в тюрьме для особо опасных преступников и, по мнению докладчика ООН по вопросу о пытках, в жестоких, нечеловеческих и унизительных условиях. Министерство юстиции США запросило доступ к аккаунтам добровольцев WikiLeaks в Twitter, отклонив все обвинения в нарушении неприкосновенности частной жизни и свободы слова как «абсурдные».

На время показалось, будто Белый дом не совсем понимает реальный потенциал социальной индустрии, который они сами же раскрыли, хайпнув на теме «Twitter– революций» и превосходства технологий. Несомненно, в этом было и есть противоречие, и все крутилось вокруг политики информационного менеджмента. Полицейское государство издревле мечтало монополизировать управление данными. На передовой развития шифрования, хранения и контроля должно стоять Агентство национальной безопасности. У этого левиафана XXI века был бы уникальный доступ с черного хода к любой информационной системе. Но технологические гиганты считают по-другому. Для них монополия на контент и управление пользовательской информацией – это часть системы частной собственности, с которой они получают прибыль. Пользовательская информация и данные – уже ценная собственность, ценность которой снижается, если ее не защищать.

И вот Вашингтон вступил в открытый бой с технологическими корпорациями. Twitter, объединившись с Американским союзом защиты гражданских свобод, судился с Министерством юстиции, требующим доступа к аккаунтам волонтеров WikiLeaks, и в итоге проиграл. Yahoo в закрытом Суде по негласному наблюдению в целях внешней разведки боролся против Агентства национальной безопасности, приказывающего предоставить им данные аккаунтов пользователей в рамках программы PRISM. Когда выяснилось, что и АНБ, и Центр правительственной связи Великобритании перехватывали переговоры Google, компании пришлось прибегнуть к внутреннему шифрованию, чтобы избежать наблюдения. Apple противостояла ФБР, заставляющему компанию разблокировать iPhone Ризвана Фарука, одного из участников массового убийства в Сан-Бернардино в декабре 2015 года. Apple прошла через много судов, пока ФБР не отступило, взломав телефон с помощью стороннего ПО и не обнаружив ничего важного. Директор ФБР Джеймс Коми посетовал на то, что Apple «позволяет людям преступать закон». То есть, по его мнению, не существует таких сфер жизни, к которым у закона нет доступа. Если интернет – это не что иное, как изощренный надзорный механизм, значит, закон – бенефициар. Американское государство было истовым борцом за технологии, режим собственности и свой глобальный коммерческий успех. Однако их имущественные претензии разбили фантазии полицейского государства о всеведении.

Вашингтон тем не менее продолжил поддерживать технологических гигантов. Более того, правительство решило, что с помощью функционала социальных платформ сможет расширить свой надзор и создать крупнейшую в истории США программу внутреннего шпионажа. Через Facebook правительство начало кибервойну против врагов, внедряя вредоносный код и похищая файлы с персональных жестких дисков. Именно это посягательство на безопасность платформы заставило разгневанного Марка Цукерберга позвонить в Белый дом и пожаловаться на непрозрачность программ АНБ. Он заявил, что секретные меры, направленные против безопасности, не только подвергают пользователей риску, но и заставляют их «верить в худшее» и, как он намекнул, отключаться. Полицейское государство замахнулось на информационную собственность платформ. Но несмотря на все эти конфликты, платформы остались близки Вашингтону. Они вели борьбу не за ценности, а за право контролировать информацию. Если уж на то пошло, то именно Google, Facebook и Twitter создали беспрецедентную систему слежения и предоставили правительственным службам такое обилие законных и незаконных способов использовать полученные данные.

Монополии социальной индустрии своевременно придумали, как сотрудничать с полицейским государством, предложив им сценарии возможного слияния. Это ставит под сомнение киберфутуристическую концепцию «облачной» логики, которая вытесняет верховную власть, разбивает суверенность на политику пактов данных и рассеивает ее в сетях, пересекающих границы и территории. Вместо того, чтобы направить сетевые потоки информации в обход централизованного бюрократического аппарата, потоки регламентированы и организованы бюрократической структурой таким образом, чтобы преумножить историческую власть правительств и корпораций хотя бы на короткое время. Это говорит также и о том, что освободительные мечты эпохи движения «Оккупай», «Анонимус» и пиратских партий, связанных с подобными заявлениями, были в лучшем случае сильно преждевременными. Сети, которые должны были обойти старых правителей, тоже расширили свои полномочия.

И все же, как отметил философ Жильбер Симондон, мы учимся у технологий больше тогда, когда они ломаются. Именно сбой толкает на проведение научных исследований и получение новых знаний. Платформы спровоцировали кризис в старом механизме управления и контроля. В своем стремлении к глобализации и технологической модернизации вашингтонская элита не до конца осознавала, на что идет. Будь то пресловутый девиз Facebook «Двигайся быстро и круши» или привычка Google никогда не спрашивать разрешения, это была сила, которая могла и может разрушать старые, установившиеся союзы государства и СМИ. А значит, могла и может подорвать власть Вашингтона.

Кто кого определил: Twitter – революции или революции – Twitter? Социальную индустрию называли движущей силой и иранского Зеленого движения 2009 года, и волнений в турецком парке Таксим-Гези в 2013 году. Twitter, Facebook и YouTube были не просто цифровыми медиа истории. Они сами были историей, технологическим авангардом драматических событий, изменивших мир. Они ассоциировались с прогрессом, молодостью, новизной, следующим большим прорывом.

Невозможно было бы измерить коммерческую ценность «Twitter– революций» для социальной индустрии. Средствам массовой информации свойственно усложнять причинно-следственные связи. Все данные говорят о том, что с начала Зеленого движения до конца протестов в парке Таксим-Гези пользовательская база Twitter выросла в семь раз, с 30 миллионов до 220 миллионов. А аудитория Facebook, и без того немаленькая, увеличилась с почти 250 тысяч до 1,2 миллиарда пользователей. Неизвестно, что повлияло больше: потрясшие весь мир события или другие коммерческие стратегии и «сетевые эффекты». Но рост был обусловлен, и, возможно, очень сильно, участием платформ в захватывающей истории всемирных молодежных восстаний.