— Это... Это его дочь, — лихорадочно облизываю сухие губы. — Простите, могу я узнать, с кем говорю?

— Дежурный врач приемного покоя областной клинической больницы. Ваш отец попал в ДТП, сейчас он в операционной. Назовитесь, пожалуйста, я должна зафиксировать ваш звонок для полиции.

На автомате диктую свои имя, фамилию и отчество, а сердце в груди разрывается на части.

— Доктор, скажите, что с ним? — кричу в трубку, перекладывая телефон от уха к уху, чтобы слезы не затекали на экран. Но в ответ слышу лишь уклончивое:

— Мы делаем все, что можем. Будем надеяться на лучшее.

Помертвевшим голосом выдавливаю из себя благодарность и сползаю по стенке на пол. Меня буквально прорывает. Слезы текут и текут, как будто внутри меня начал таять ледник, и теперь я тону в непрекращающихся потоках воды.

— Ты не можешь умереть, слышишь? — шепчу, слизывая с губ соленые капли.

Кликаю на аватарку и увеличиваю на экране фото. Такой же, каким я его видела в последний раз — прямой нос, поджатые губы, колючий взгляд. Но глаза нечужие, разве могут быть чужими глаза, которые каждый день смотрят на меня из зеркала?

И неужели тот раз был действительно последним?

Нет, так не может быть. Мотаю головой, отчего со щек срываются соленые брызги и разлетаются по сторонам. Он не может меня бросить. Снова...

И дело совсем не в деньгах, сейчас я о них вообще не думаю.

Просто я не успела сказать ему, как я рада, что это он, а не тот второй, Илья. И тем более, что не Топольский. Но не из-за мамы, а из-за того, что он именно такой. Джеймс Бонд.

А еще я им горжусь.

От одной только мысли, что я могу больше никогда его не увидеть, хочется кричать. Закусываю кисть и реву в голос, некрасиво завывая и хлюпая носом в согнутые колени.

Он так старался завоевать мое доверие. Он так хотел быть нужным, не понимая, что он и так мне нужен. Очень.

Но как я могла это ему сказать? Мне казалось, я тогда окончательно предам память папы Леши, которую и так предавала, думая о своем настоящем отце. Потому что, если бы не было моего папы Леши, о таком отце я могла только мечтать.

Из полузабытья вырывает сигнал вызова. Мама.

— Да, мам, — шепчу в микрофон, вытирая ладонью глаза.

— Доченька, ты плачешь? — я слышу в ее голосе слезы. — Ты уже знаешь о Сереже?

— Это все из-за меня, — хочу говорить громче, но из груди вперемешку со всхлипами вырывается лишь сипение, — это я во всем виновата.

??????????????????????????— Что ты такое говоришь, Машуня, — уже в открытую плачет она, — не смей так говорить. Сергею бы это не понравилось.

— Это из-за меня, — повторяю упрямо, — это потому что я не хотела его прощать.

— Неправда, Машенька, ты давно его простила, — представляю, как мама качает головой, — и Сережа об этом знал.

— Знал? — сердце в груди замирает в отчаянной надежде. — Правда? Он сам тебе говорил?

— Конечно, мы не раз с ним это обсуждали.

— А... А ты, мам? Ты простила?

— Давно, доченька, я давно его простила. И он знает об этом, честное слово.

— Мама, скажи, что он будет жить, пожалуйста, — давлюсь слезами в трубку, и слышу в динамике резкий голос Андрея.

— Так, обе быстро прекратили истерику. Сереге это не поможет. Там сейчас лучшие врачи, у меня через два часа самолет. Я буду на месте, отзвонюсь. Все будет хорошо, Серега справится, если только вы не будете причитать.

— Я тоже, — сглатываю и шумно дышу, — тоже прилечу.

— Не вздумай срываться с учебы, — пресекает Топольский, — Сергей так тобой гордится! Давай еще завали сессию для полной картины. Ты все равно ничем не поможешь. Я говорил с профессором, там нужна не одна операция, но если делать все сразу, может не выдержать сердце. Восстанавливать сознание смысла нет, так что его ввели в искусственную кому.

— И как долго это будет, Андрюша? — судя по тому, что я слышу маму, она включила громкую связь.

— Как пойдет. Может и на месяц. Ну не плачь, Дашуня, Серега крепкий черт, выберется. Все, я поехал, как долечу, отзвонюсь.

Слышен звук поцелуя и быстрые шаги.

— Машенька, а ты там как? — мама всхлипывает, и из трубки доносится детский плач. Максик проснулся...

— У меня все хорошо, мамочка, не переживай, — шепчу, закусывая рукав толстовки. — У меня все просто отлично...

Глава 20

Маша

Все поменялось в одночасье. Эти изменения витают в воздухе, я слышу их, ощущаю кожей, чувствую рецепторами. Они пропитывают все вокруг, и мне все сложнее делать вид, будто ничего не происходит.