Выхожу из корпуса незамеченной. Сегодня очередная тусня, и Оливка пропадает там с девяти вечера. У дверей уже ждет автомобиль, и несколько шагов до него я проделываю с огромным трудом.

Ноги все время поворачивают обратно. Я уже сто раз успела передумать и сто раз изменить решение. Но сейчас назад дороги нет. Демону ничего не пишу, не вижу смысла. Скорее всего, мы с ним разругаемся, и не факт, что продолжим общение.

Сажусь на заднее сиденье. Это не такси, скорее всего, личный водитель одного из учредителей. Или здесь они называются по-другому?

По-хорошему, надо бы следить за дорогой, но у меня настолько натянуты нервы, что вот-вот лопнут от перенапряжения. В ушах бухает кровь, в груди бухает сердце. Пульсирует в висках и отдает в затылок.

Вытираю мокрые ладони о натянутую на колени толстовку, но они быстро потеют снова. Это страх, я знаю, но ничего не могу поделать.

Пробую отвлечься на водителя, но вижу лишь его профиль. Картинка не меняется с начала поездки, и я отвожу взгляд. Скольжу по салону, цепляюсь за зеркало и вижу...

Нет, господи, мне же не показалось? За нами едет микроавтобус, светит фарами. Это полиция, точно! Они запеленговали сигнал и пристроились к водителю в хвост.

Только бы он ничего не заметил, только бы не заметил...

Настроение сразу поднимается, но я старательно прячу улыбку. Рано, пока еще рано. Главное, я теперь знаю, что не одна.

Мы въезжаем на закрытую территорию и останавливаемся перед двухэтажным домом. Выхожу из машины и оцениваю здание — тянет на особняк.

— Сюда, — водитель указывает на дверь, которая в тот же миг открывается, и я ступаю на порог.

Никого, значит, замок автоматический, меня увидели на мониторе. Прохожу безлюдный холл, выложенный белым мрамором, и оказываюсь перед такой же белоснежной лестницей. На лестнице лежат розы, тоже белые. На каждой ступеньке по розе.

«Принцы...»

Вспоминаю смс Демона и с трудом подавляю улыбку. Здесь наверняка везде камеры, а я должна быть подавлена и испугана. Очень хочется крикнуть «Принцессу звали?», но я не кричу, а начинаю подниматься по лестнице. И вижу, что меня уже ждут.

Их много, а мне все-таки страшно. Поэтому не получается сосчитать. Двенадцать или тринадцать? Из знакомых лиц вижу Райли и Уильяма. И Коннор здесь, значит, я не ошиблась. Смотрит на меня жадным грязным взглядом. Не смотрит, а лапает.

Тех троих, что отдали мне конверт, тоже вижу. Остальные мне незнакомы, и я останавливаюсь в полной растерянности.

Я успела рассмотреть всех, и совершенно точно то, что среди собравшихся в просторной гостиной участников тайного клуба нет Топольского.

Глава 21-1

Их все-таки двенадцать. Черные джинсы и футболки, наверное, такой здесь дресс-код. Черный трикотаж облепляет мускулистые плечи — все двенадцать парней в прекрасной физической форме.

Они молчат, я молчу. Снимаю бесполезные очки и в открытую разглядываю.

В голове сотня вопросов. Парни не просто красивые, они из тех, за которыми девушки следуют толпами, ловят каждый взгляд и рыдают на плече у подружки.

Какой тогда смысл? Зачем им все это, если каждому стоит только посмотреть, за ним пойдет любая?

И даже за Коннором, я это признаю, как бы он ни был мне противен.

На меня вообще ничего не действует, я словно наблюдаю со стороны. Вся эта зашкаливающая концентрация тестостерона не вызывает никаких эмоций, кроме желания поскорее отсюда выбраться.

Прививка под названием Никита Топольский оказалась очень действенной. И продолжительной.

— Здравствуй, Маша, — заговаривает темноволосый сероглазый парень, стоящий по центру. Ноги широко расставлены, руки переплетены на груди. — Я рад, что ты наконец-то пришла.

Понятия не имею, что ответить. Но и молчать тоже глупо, я ведь действительно пришла.

— Я, наверное, должна сказать, что тоже рада вас видеть, но меня с детства учили, что обманывать нехорошо, — говорю медленно и негромко, чтобы не дрожал голос. И чтобы не было заметно, как у меня пересохло во рту от страха. — Поэтому нет, я вам не рада.

Но мои слова не производят особого эффекта.

— Меня зовут Феликс. С остальными, с кем ты еще не знакома, познакомишься в процессе, — парень остается все таким же невозмутимым.