— Геннадий Васильевич в такое не ввяжется, — отмахнулся Тимофей.

— Поразительные ощущения, конечно, — вздохнул я. — Всем понятно, что страна летит в пропасть, но никто с этим ничего не делает. Смотри, товарищи мороженку покупают.

— А что им еще делать? — вздохнул КГБшник. — Дом Советов штурмовать или Ельцина винтить?

— Не виню, — кивнул я. — Я бы на их месте точно так же делал. В вашей стране жесткая административная система, которая десятилетиями учила людей быть законопослушными и уметь считывать политические сигналы. Сидят все такие готовые к любому исходу, приказов ждут. Но политическая система сильно деградировала — в вашей партии положено лизать жопу, дарить коньяк и ни в коем случае не делать решительных поступков — потом ведь по голове прилететь может, ну кому оно надо? А так — посидели, подождали, глядишь Ельцин инфаркт схватит от волнения, и можно будет жить по-старому, не принимая никаких решений.

— У вас будто лучше, — совсем по-детски обиделся Тимофей.

— У нас почти невыносимо, — вздохнул я. — У нас — фашизм с нюансами в виде отсутствия армии. Приходишь на важный фуршет, а там хоть таблички на пожилых партнерах вешай: этот уважаемый дед в свое время сгноил столько-то тысяч китайцев. Этот — корейцев. А вон тот поколениями гноил соотечественников, но ему можно, потому что его пра-пра-прадед еще Токугаве условную жопу условно подтирал. Но система работает — законы соблюдаются, налоги платятся, продукт в магазинах не переводится. Ничего, сейчас здесь разберемся, и я поеду домой, собственный Парламент уважительно и робко критиковать — авось и улучшится ситуация.

— Дрыхнуть на такой ответственной должности, когда в стране бушует кризис, непростительно! — одобрила мой план Нанако.

— Помощь нужна? — спросил Тимофей.

— Не, во внутренние японские дела иностранцев привлекать чревато, — отказался я. — Но связной понадежнее Коли мне нужен.

— Сделаем, — пообещал Тимофей.

— Хорошо, — одобрил я.

На Манежной было ожидаемо людно, но в целом спокойно — вон там кричалки скандируют, здесь трясут плакатами, а тут стоят около милиционеров, судя по активной жестикуляции, пытаясь «распропагандировать» на присоединение к митингующим. А еще здесь нашлось много военных, которые привычно ждут приказа.

Выбравшись из фургона и дождавшись выгрузки оборудования, я повесил на шею бейджик «Пресса» и взял микрофон.

— Готово! — отчитался ответственный за трансляцию японец. — Три… два… один… Старт!

«Хонда+» — это вам не задрипанный региональный канал, это — огромная, международная машина, на которую работают тысячи людей. Сигнал отсюда будет поступать на расположенный на территории нашего посольства ретранслятор и оттуда — по всему миру. Задержка в две минуты — достаточно для обработки потока переводчиками-синхронистами и «прикручивания» бегущей строки с единственной фразой: «Чрезвычайное положение в Москве».

— Доброго времени суток, уважаемые телезрители! — бодро затарахтел я, стоя спиной к заднему плану в виде толпы с плакатами. — Приносим свои извинения за экстренный перерыв в вещании. СССР — это крупнейшая страна в мире с мощнейшей армией и экономикой, поэтому происходящие здесь события будут иметь последствия для всего мира. Учитывая это, я взял на себя смелость организовать прямую трансляцию из Москвы. Кратко объясню, в чем суть ситуации: воспользовавшись трагической гибелью Михаила Сергеевича Горбачева, сторонники сохранения СССР под руководством вице-президента Геннадия Ивановича Янаева объявили в стране Чрезвычайное положение с целью препятствования республиканским властям во главе с президентом РСФСР Борисом Николаевичем Ельциным. Как иностранец, я отказываюсь принимать чью-либо сторону — советский народ должен сам решить свою судьбу. Однако, имея технические возможности рассказать об этих без преувеличения исторических событиях, я просто не мог ими не воспользоваться. Я — не журналист, но основы журналистской этики мне знакомы. Клянусь освящать ситуацию бесстрастно и объективно. Скоро на эту площадь перед Кремлем прибудет Борис Николаевич Ельцин, а пока мы попробуем попасть в Дом Советов, чтобы получить комментарии архитекторов Чрезвычайного положения.

И мы с Нанако, оператором и охраной пошли к Дому Советов. Давай, пожилая номенклатура, ну какие еще «сигналы» тебе подать, что бы ты отдала такой простой приказ?

По пути к Дому Советов — достроен в 81-м году, считай, совсем новый — я воспользовался возможностью немного поговорить с людьми, отдавая предпочтение товарищам с направленными против Ельцина плакатами. Партийные деды за трансляцией уже стопроцентно следят, так что это — тоже сигнал, в простонародье — акт отчаяния.

— Здравствуйте, товарищи! — подошел я к тройке людей комсомольского возраста, одетых в продукцию «Юникло».

«Банду Ельцина под суд», — гласила их наглядная агитация.

Товарищи оживились — нифига себе, тут вам и камеры, и Иоши:

— Здравствуйте! А ты за кого? — спросил меня рыжий молодой человек как бы за всех.

— Я же японец, — отмазался я. — Происходящее здесь — внутриполитическое дело Советского Союза, и я не имею никакого права занимать чью-то сторону.

— Точно! — покивал рыжий. — А мы тебя уже за своего принимаем!

Народ гоготнул.

— Расскажете, почему считаете проводимую Борисом Николаевичем Ельциным и его соратниками политику достойной суда? — спросил я и протянул товарищу микрофон.

— А как же! — приосанился он и выдал. — Нужно бороться с хунтой Ельцина, Кравчука и этого… — задумался и выкрутился. — Белорусского руководителя, забыл его фамилию. Их курс — фашистский, он антинароден, антигосударственен. Это — антинародные политики!

И не поспоришь, и толку от такого ответа нет — явно цитирует телевизор. Но мне-то что?