— Голубой мрамор, — шепчу я, касаясь камня под гробом.

— Это было желание Рома.

— Спасибо. — Обернувшись, я пытаюсь поймать взгляд Томаса, но он как солдат, стоит ровно, как стрела, и смотрит в пустоту перед собой.

— Я вернул его домой. Это был просто знак уважения к нему, и только.

— И всё же спасибо, — хриплю я. Мне с трудом удаётся бороться с очередным желанием разрыдаться.

— Это всё? Мне нужно идти. Меня ждут, — Томас подчёркивает интонацией последнее слово.

— Нет… я… не знаю, с чего начать, — глубоко вздохнув, провожу пальцами по своим мокрым волосам, с которых капает вода.

— Значит, не время. Я…

— Подожди. Да это сложно, Томас. Мне сложно, вообще, даже дышать сейчас, я уже не говорю про разговор, но это мой шанс, и я не упущу его.

И что говорить? Могут ли слова выразить весь тот ад, который творится во мне? Нет. А я не оратор. Я… я не умею говорить, да ещё и признаваться в том, что я просто хреновый человек. Не придирайся к словам, мой друг. Ты понимаешь, как это трудно найти подходящее слово, чтобы задержать кого-то важного? Ты же понимаешь, как трудно передать все свои эмоции и сознаться в них сейчас? Стоит рискнуть?

— Я… мой отец всегда ненавидел, когда я плачу или, вообще, как-то проявляю эмоции. Моя мама никогда на людях не выглядела расстроенной или разочарованной, она всегда улыбалась. И я так завидовала ей. Мне казалось, что я неправильная, постоянно чем-то недовольна, и мне всего мало… мало. Мне было мало внимания. Мало любви. Мало сострадания. А потом… потом появились они, — с любовью смотрю на портрет Рома и нежно касаюсь пальцами его лица. — Стан и Рома. Стан изначально начал защищать меня, а Рома был тем отцом, которого я хотела бы для себя. Но я… не знаю, почему я настолько жестоко с ним поступила. Не знаю.

— Флорина, эта информация для меня лишняя. Она меня не касается. Я не хочу терять время…

— Потеряй, — обиженно огрызаюсь. — Потеряй своё чёртово время на меня. Потеряй. У тебя тоже никогда нет времени, как у отца. Никогда нет времени на то, чтобы понять и узнать меня. Ты тоже похож на него, Томас. Твои методы правления, слова и поступки… такие же, как и у него. Ты такой же, как и он. Жестокий, холодный и бесчувственный. А я выдумала себе идеального папу. Папу, который никогда бы не предал и не продал меня. Очень сложно верить фактам. Мне проще жить во лжи и обмане, потому что иначе я осознаю, что защищала чудовище. Чудовище, каким и сама стала. А ты… ты другой. Ты легко принимаешь то, что ты чудовище, и можешь поступать неправильно и грязно играть. Ты признаёшь это, а я… так не умею и никогда не умела. Проще врать и изворачиваться. Проще заменять воспоминания и верить в то, чего нет на самом деле, чем видеть всё честно и без прикрас. И да, мне всё ещё больно. Мне безумно больно, оттого что порой ты напоминаешь мне отца настолько сильно, что я борюсь с тобой, как и с ним когда-то, отвергаю, ненавижу, презираю тебя и хочу твоей смерти.

Делаю паузу, чтобы не позволить себе сейчас ошибиться.

— Я рада, что он мёртв, — выпаливаю и поджимаю губы. — Рада тому, что моя семья мертва, понимаешь? Это же чудовищно. Это делает меня такой же, каким был отец. Я знаю, что сделала. Я убила тех, кто навредил моей семье. Я отомстила. Но хотела ли я этого? Нет. Сила крови намного сильнее меня, и когда я просто расслабилась и отпустила ситуацию, то моё существо взяло вверх и отомстило. Но сейчас… сейчас я вижу иначе то, что сделала. Я не отомстила, это была не месть за боль и горе. Это было доказательство моей власти. Моё существо требовало показать всем, как я могу убивать, чтобы подчинить их себе. Забрать себе то, что никто и никогда не давал мне — власть над другими. Рома всегда говорил, что во мне больше человеческого, чем вампирского. Я думаю, как человек. Испытываю эмоции, как человек. И он… убеждал меня в том, что это неправильно, и я должна принять то, кем являюсь, и следовать зову своего существа, своей главной души, потому что другой уже не стану. А я хотела быть другой. Хотела. Зная, на что я способна. И зная, на что был способен мой отец. Я просто боялась… Стан и Рома. Больше у меня никого не было. И я их бросила, потому что боялась причинить им вред. Отец причинял боль только нам, а для других вампиров был героем, искренним и мудрым правителем. Но это была ложь. Ложь, в которую все верили, потому что он тоже строил свою репутацию довольно умно и мудро. Он никогда не позволял себе отступить от плана, и он… во мне. Я знаю, что его гены во мне. Я его дочь. И я презираю его гены, ненавижу и боюсь их.

Бросаю взгляд на Томаса и внимательно изучаю его твёрдый подбородок, безучастные глаза в разговоре и плотно сжатые губы. Он словно не здесь. Он даже не слышит меня.

— Последний раз, когда я сказала, что люблю, и искренне чувствовала эти эмоции, была Гела, — меняю тему и замечаю, как зрачки Томаса немного расширяются. Ему интересен этот разговор. — Это была она, потому что я любила её за то, что она заботилась обо мне. Да, Гела была шлюхой и не особо-то волновалась о чувствах других. Она была высокомерной, эмоциональной, капризной и очень мстительной. Но порой… порой она проявляла ко мне заботу. Касалась моей руки, и её взгляд менялся. Она смотрела на меня так, как ты. Смотрела с восхищением и нежностью. И всё быстро прекращалось, когда появлялся кто-то третий. Гела вела себя безобразно, а я предпочитала ничего не видеть. Она спала со всеми, кто попадался ей на глаза… с моим отцом, братьями и даже с Радимилом. Гела спала со всеми, и я знала об этом, но любила её. Я прощала и любила её до боли, ведь она давала мне намного больше заботы и ласки, чем моя родная мать. И в итоге она предала меня. Гела подставила и бросила меня. Она заставила меня мстить. После этого я поклялась, что любовь больше никогда не коснётся моего сердца. Нет. Я любила слишком отчаянно, и это причиняло боль. Я всегда люблю так. Посмотри на Стана… что с ним стало? А Рома? А что стало с тобой? Видишь, я всех уничтожаю своей любовью, потому что она ядовита. Я сама ядовита, и это страшно, когда ты не понимаешь, что тебя ждёт. А вдруг снова предадут? Вдруг снова опора ускользнёт у тебя из-под ног? Вдруг опять потеряешь кого-то слишком дорогого для тебя? Вдруг… и этих «вдруг» так много, отчего это слово забило мою голову. И у меня нет опоры. Я боюсь доверять не тебе, Томас. Боюсь доверять себе, своей сущности, потому что именно она умеет любить, ищет любовь, любит и постоянно проигрывает. Постоянно. Я…

— Не делай этого, — Томас перебивает меня и качает головой. — Не делай это снова.

— Не любить? — с горечью в голосе уточняю я.

— Нет. Не впадай опять в чувство вины. Ты постоянно это делаешь, и именно это рождает твой страх. Чувство вины. Ты намеренно винишь себя за то, что случилось, но зачастую ты не могла на это повлиять. Чувство вины. Это твоя проблема. Ты винишь себя за всё подряд, потому что тебе так проще выживать. Так тебя научил Русо. Я знаю. Он объяснял мне, как подчинять себе вампиров. Надо найти у них больную точку и давить на неё, пока вампир сам не привыкнет разрушать себя. Русо сделал это с тобой, это не твоя вина, Флорина. Он сделал это со всеми, потому что любым живым существом с огромным чувством вины можно управлять. Чувство вины и стыда. Эти два чувства очень коварны. Чувством стыда можно управлять бедняками. Чувством вины можно управлять богачами. Эти два чувства живут в любом из нас, и надо просто найти доминанту в них и давить. Давить и снова давить. Ты не можешь винить себя за то, что сделали другие. Они это сделали. Не ты. Ты отвечаешь только за свои поступки. И пока не научишься не чувствовать себя во всём виноватой и не иметь этой слабости, ты не сможешь двигаться дальше. А тебе нужно. Ты обязана защищать свой клан. Обязана встать и идти вперёд, не оглядываясь назад. Ты обязана взять себя в руки и перестать винить себя за смерть Рома. Это я его убил. Я тебя изнасиловал. Я предал тебя. Перенеси всю вину на меня, я выдержу.

Выдержит? Нет. Томас и так едва держится. Он едва дышит. Он словно очень неустойчивая конструкция, которая развалится, если я дуну на неё. И только сейчас я замечаю тёмные круги под глазами Томаса, и что у него появились морщины на лбу, и его тёмные волосы разбавлены сединой. Раньше этого не было. Ещё позавчера этого не было. Томас словно моментально состарился за эту ночь на уйму лет. А это означает только одно — он уничтожает себя добровольно. Он сжирает себя. И это всё вижу я. Не сама я, а моё существо. Оно чувствует разрушение и злится на меня за то, что я не позволяю ему выйти вперёд и защитить нас. Я стопорю всё. Я мешаю.