– Что же ты, Максимов, предвидишь?

– Нехорошее сейчас я предвижу, - неуверенно начал шофер.
– Короче, как бы это потоньше выразиться, умерла наша Наталья в этой Якимовке...

Оцепенев, все замолчали. Потом молодой Зуев сказал:

– Я вот дам тебе кружкой по голове!

– Максимов, - мрачно сказал начальник, - ты думаешь, что мелешь?

– Я не думаю, Серега Сергеич, я ощущаю. Вот тут, - Максимов пошевелил пальцами около своих ушей.

Помолчали.

– А вы что, думаете, мне не жалко ее?
– нарушил молчание жалобный голос Максимова.

– И отчего она умерла, по-твоему?

– От малокровия, - тут же ответил шофер.
– Я сам поначалу все думал: отчего да отчего? Потом чувствую, от малокровия. Крови у неё в ногах мало. А смерть-то, она такая, с ног забирает. Голова в последнюю очередь отмирает. А у неё ножки-то, Господи! Где там крови-то быть? Вот, спрошу вас, заболел человек, что он делает в первую очередь?

– За бюллетенем идет, - сказал Зуев.

– Ой, молчи лучше. Вот приболел человек, он ещё ничего, может смеяться, книжки листать, пить, курить, но!
– повысил голос Максимов.
– Он уже слег! Он лежит, хорошо это или плохо. Уже ноги того... Ясно?

Начальник партии представил Наталью голую, остывшую, лежащую на дощатом столе в полутемной избе, в какой-то дремучей Якимовке.

Он ворвался в дом как налетчик:

– Где она?
– кричал он.
– Где?

Ах, паразиты!
– ругал он кого-то.

Дед с бабкой, перепуганные насмерть, молча отступили под его натиском в глубь дома. Наконец начальник партии увидел Наталью.

– Жива?
– Он не верил своим глазам.
– Жива...
– Она стояла в дедовых валенках и беззвучно смеялась, сжав губы. Сергей Сергеич обхватил её, поднял, прижимая к себе.
– Жива...
– Валенки один за другим упали на пол.

– Что вы делаете, Сергей Сергеевич?
– сверху вниз спросила Наталья и пояснила онемевшим хозяевам: - Это наш начальник партии.

– Господи, ну и начальник, - качнула головой старуха.

Дед тоже ожил, с суровым видом обошел Сергея Сергеевича и стал вставлять Натальины ноги, повисшие в воздухе, в валенки.

– Для того мы её тут лечили, - ворчал он, - чтобы ты застудил? Ежели ты в своей партии начальник, там и командуй, а тута погодь! А то влетел, человека разул.

Сергей Сергеич, закрыв глаза, прижимался щекой к животу Натальи и ничего не слышал.

– Да поставь ты ее!
– сказал дед и похлопал, как по фанере, по дождевику начальника партии.

– Так.
– Сергей Сергеич опустил Наталью на пол и обратился к старухе: Сколько я вам должен, бабуля?

– Как должен?
– растерялась бабка.
– Чего должен?

– За питание, за лекарства.

– Чего ещё должен-то?
– не понимала старуха, и казалось, что от этого непонимания она вот-вот расплачется.

– Так!
– Эс Эс повернулся к деду.
– Сколько?

– Мильен, - ответил старик, плюнул и ушел за печь.
– А то ишь, сразу и паразиты!
– крикнул он оттуда, окончательно осмелев.
– Может, ты сам паразит со своей партией! Ходют тут, всю землю исковыряли. Пистоны городские!

– Чего это он?
– спросил Сергей Сергеич Наталью.

– А зачем вы нас паразитами обозвали?

– Да не вас. Это я о ребятах. Так, паразиты, дорогу нарисовали, еле нашел. Ну?
– спросил он Наталью.
– Мир?

– Мир, - кивнула она.

Глава 5

В лагере её ждало письмо. Быстро его пробежав, она ушла на берег реки, закурила и уже внимательно прочитала корявое послание бабушки. Та сообщала о том, что неожиданно объявился Блинов, тот бойкий малый, что когда-то скупал у них срубы. Очень интересовался Натальей, просил её адрес. "Сразу я давать не решилася, - сообщала старуха, - опосля, когда он уехал, спохватилася и послала твой адрес вдогонку. Ведь он опять хочет забрать тебя в Москву. Даже деньги оставил. Не упускай, Наталка, своего счастья, - писала бабушка.
– Может так быть, что оно в последний раз хочет тебе улыбнуться".

Наталья курила, руки её дрожали.

Этот Блинов, о котором она почти и не вспоминала, вновь разбередил ей душу. Первый мужчина. Первые не забываются... Снова ожили мечты о красивой жизни, о просторной квартире, о даче, о собственной машине.

Но больше всего Наталья мечтала о норковой шубе. Темно-коричневый мех с золотистым отливом. Она представляла: иномарка въезжает в её родную деревню, из машины выходит она, в норковой шубе нараспашку. Под шубой предельно короткая мини-юбка, на голове - песцовая шапка. Она обнимает бабушку, подружек, соседок...

Только так можно вернуться в деревню. Иначе нельзя. И хотя сумасшедший Георгий в тюрьме, все одно возвращаться опозоренной и нищей никак нельзя. Только богатой! Только в норковой шубе. Вмиг будет забыта история с изнасилованием.

С этого дня мысли о новой жизни не давали Наталье покоя. Надо было возвращаться домой, как велел Леонид. Но как? Денег нет, окончательный расчет произойдет лишь в конце полевого сезона, и то, если фирма, на которую работала экспедиция, вовремя пришлет деньги. Во-вторых... То же, что и во-первых: не хотелось возвращаться в деревню в той же одежде, в которой уходила когда-то.